Page 113 - Война и мир 4 том

Никто не возражал.
– Сказывал мужик-то этот, под Можайским, где страженья-то была, их с десяти деревень
согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых-то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть;
а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья
покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Поли-
она-то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет-возьмет: вот на те, в руках прикинется
птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым
колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды-то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат,
любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец-то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься-то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из-за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные
поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послы-
шался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То-то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе,
а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О-о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.

IX

Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, осве-
щая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса,
в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые
фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что-то на непонятном сол-
датам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался
совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький,
коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища
и, указывая на свой рот, говорил что-то. Солдаты окружили французов, подстелили больному
шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик
Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и
начал не переставая говорить что-то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от