Page 146 - Война и мир 4 том

В середине зимы она сидела в классной, следя за уроками племянника, когда ей пришли
доложить о приезде Ростова. С твердым решением не выдавать своей тайны и не выказать
своего смущения она пригласила m-lle Bourienne и с ней вместе вышла в гостиную.
При первом взгляде на лицо Николая она увидала, что он приехал только для того, чтобы
исполнить долг учтивости, и решилась твердо держаться в том самом тоне, в котором он обра-
тится к ней.
Они заговорили о здоровье графини, об общих знакомых, о последних новостях войны,
и когда прошли те требуемые приличием десять минут, после которых гость может встать,
Николай поднялся, прощаясь.
Княжна с помощью m-lle Bourienne выдержала разговор очень хорошо; но в самую
последнюю минуту, в то время как он поднялся, она так устала говорить о том, до чего ей не
было дела, и мысль о том, за что ей одной так мало дано радостей в жизни, так заняла ее, что
она в припадке рассеянности, устремив вперед себя свои лучистые глаза, сидела неподвижно,
не замечая, что он поднялся.
Николай посмотрел на нее и, желая сделать вид, что он не замечает ее рассеянности, ска-
зал несколько слов m-lle Bourienne и опять взглянул на княжну. Она сидела так же неподвижно,
и на нежном лице ее выражалось страдание. Ему вдруг стало жалко ее и смутно представилось,
что, может быть, он был причиной той печали, которая выражалась на ее лице. Ему захотелось
помочь ей, сказать ей что-нибудь приятное; но он не мог придумать, что бы сказать ей.
– Прощайте, княжна, – сказал он. Она опомнилась, вспыхнула и тяжело вздохнула.
– Ах, виновата, – сказала она, как бы проснувшись. – Вы уже едете, граф; ну, прощайте!
А подушку графине?
– Постойте, я сейчас принесу ее, – сказала m-lle Bourienne и вышла из комнаты.
Оба молчали, изредка взглядывая друг на друга.
– Да, княжна, – сказал, наконец, Николай, грустно улыбаясь, – недавно кажется, а сколько
воды утекло с тех пор, как мы с вами в первый раз виделись в Богучарове. Как мы все казались
в несчастии, – а я бы дорого дал, чтобы воротить это время… да не воротишь.
Княжна пристально глядела ему в глаза своим лучистым взглядом, когда он говорил это.
Она как будто старалась понять тот тайный смысл его слов, который бы объяснил ей его чувство
к ней.
– Да, да, – сказала она, – но вам нечего жалеть прошедшего, граф. Как я понимаю вашу
жизнь теперь, вы всегда с наслаждением будете вспоминать ее, потому что самоотвержение,
которым вы живете теперь…
– Я не принимаю ваших похвал, – перебил он ее поспешно, – напротив, я беспрестанно
себя упрекаю; но это совсем неинтересный и невеселый разговор.
И опять взгляд его принял прежнее сухое и холодное выражение. Но княжна уже увидала
в нем опять того же человека, которого она знала и любила, и говорила теперь только с этим
человеком.
– Я думала, что вы позволите мне сказать вам это, – сказала она. – Мы так сблизились
с вами… и с вашим семейством, и я думала, что вы не почтете неуместным мое участие; но
я ошиблась, – сказала она. Голос ее вдруг дрогнул. – Я не знаю почему, – продолжала она,
оправившись, – вы прежде были другой и…
– Есть тысячи причин почему (он сделал особое ударение на слово почему). Благодарю
вас, княжна, – сказал он тихо. – Иногда тяжело.
«Так вот отчего! Вот отчего! – говорил внутренний голос в душе княжны Марьи. – Нет,
я не один этот веселый, добрый и открытый взгляд, не одну красивую внешность полюбила в
нем; я угадала его благородную, твердую, самоотверженную душу, – говорила она себе. – Да,
он теперь беден, а я богата… Да, только от этого… Да, если б этого не было…» И, вспоминая