Page 163 - Война и мир 4 том

XIV

Вскоре после этого дети пришли прощаться. Дети перецеловались со всеми, гувернеры и
гувернантки раскланялись и вышли. Оставался один Десаль с своим воспитанником. Гувернер
шепотом приглашал своего воспитанника идти вниз.
– Non, monsieur Dessales, je demanderai à ma tante de rester, [Нет, мосье Десаль, я попро-
шусь у тетеньки остаться.] – отвечал также шепотом Николенька Болконский.
– Ma tante, позвольте мне остаться, – сказал Николенька, подходя к тетке. Лицо его выра-
жало мольбу, волнение и восторг. Графиня Марья поглядела на него и обратилась к Пьеру.
– Когда вы тут, он оторваться не может… – сказала она ему.
– Je vous le ramènerai tout-à-l'heure, monsieur Dessales; bonsoir, [Я сейчас приведу вам его,
мосье Десаль; покойной ночи.] – сказал Пьер, подавая швейцарцу руку, и, улыбаясь, обратился
к Николеньке. – Мы совсем не видались с тобой. Мари, как он похож становится, – прибавил
он, обращаясь к графине Марье.
– На отца? – сказал мальчик, багрово вспыхнув и снизу вверх глядя на Пьера восхищен-
ными, блестящими глазами. Пьер кивнул ему головой и продолжал прерванный детьми рас-
сказ. Графиня Марья работала на руках по канве; Наташа, не спуская глаз, смотрела на мужа.
Николай и Денисов вставали, спрашивали трубки, курили, брали чай у Сони, сидевшей уныло
и упорно за самоваром, и расспрашивали Пьера. Кудрявый болезненный мальчик, с своими
блестящими глазами, сидел никем не замечаемый в уголку, и, только поворачивая кудрявую
голову на тонкой шее, выходившей из отложных воротничков, в ту сторону, где был Пьер, он
изредка вздрагивал и что-то шептал сам с собою, видимо испытывая какое-то новое и сильное
чувство.
Разговор вертелся на той современной сплетне из высшего управления, в которой боль-
шинство людей видит обыкновенно самый важный интерес внутренней политики. Денисов,
недовольный правительством за свои неудачи по службе, с радостью узнавал все глупости,
которые, по его мнению, делались теперь в Петербурге, и в сильных и резких выражениях делал
свои замечания на слова Пьера.
– Пг'ежде немцем надо было быть, тепег'ь надо плясать с Татаг'иновой и madame Кг'юд-
нег', читать… Экаг'стгаузена и бг'атию. Ох! спустил бы опять молодца нашего Бонапарта! Он
бы всю дуг'ь повыбил. Ну на что похоже – солдату Шваг'цу дать Семеновский полк? – кричал
он.
Николай, хотя без того желания находить все дурным, которое было у Денисова, считал
также весьма достойным и важным делом посудить о правительстве и считал, что то, что А.
назначен министром того-то, а что Б. генерал-губернатором туда-то и что государь сказал то-
то, а министр то-то, что все это дела очень значительные. И он считал нужным интересоваться
этим и расспрашивал Пьера. За расспросами этих двух собеседников разговор не выходил из
этого обычного характера сплетни высших правительственных сфер.
Но Наташа, знавшая все приемы и мысли своего мужа, видела, что Пьер давно хотел и
не мог вывести разговор на другую дорогу и высказать свою задушевную мысль, ту самую, для
которой он и ездил в Петербург – советоваться с новым другом своим, князем Федором; и она
помогла ему вопросом: что же его дело с князем Федором?
– О чем это? – спросил Николай.
– Все о том же и о том же, – сказал Пьер, оглядываясь вокруг себя. – Все видят, что
дела идут так скверно, что это нельзя так оставить, и что обязанность всех честных людей
противодействовать по мере сил.
– Что ж честные люди могут сделать? – слегка нахмурившись, сказал Николай. – Что же
можно сделать?