Page 163 - Двенадцать стульев

сандалиях и рубашечках «апаш». Концессионеры, в тяжелых, грязных сапожищах, тяжелых
пыльных брюках, горячих жилетах и раскаленных пиджаках, чувствовали себя чужими.
Среди всего многообразия веселеньких ситчиков, которыми щеголяли курортные девицы,
самым светлейшим и самым элегантным был костюм начальницы станции.
На удивление всем приезжим, начальником станции была женщина. Рыжие кудри
вырывались из-под красной фуражки с двумя серебряными галунами на околыше. Она
носила белый форменный китель и белую юбку.
Налюбовавшись начальницей, прочитав свеженаклеенную афишу о гастролях в Пятигорске
театра Колумба и выпив два пятикопеечных стакана нарзана, путешественники проникли
в город на трамвае линии «Вокзал — „Цветник". За вход в „Цветник" взяли десять копеек.
В «Цветнике» было много музыки, много веселых людей и очень мало цветов.
Симфонический оркестр исполнял в белой раковине «Пляску комаров». В Лермонтовской
галерее продавали нарзан. Нарзаном торговали в киосках и вразнос.

Никому не было дела до двух грязных искателей брильянтов.
— Эх, Киса, — сказал Остап, — мы чужие на этом празднике жизни.

Первую ночь на курорте концессионеры провели у нарзанного источника.
Только здесь, в Пятигорске, когда театр Колумба ставил третий раз перед изумленными
горожанами свою «Женитьбу», компаньоны поняли всю трудность погони за сокровищами.
Проникнуть в театр, как они предполагали раньше, было невозможно. За кулисами
ночевали Галкин, Палкин, Малкин, Чалкин и Залкинд, марочная диета которых не
позволяла им жить в гостинице.
Так проходили дни, и друзья выбивались из сил, ночуя у места дуэли Лермонтова и
прокармливаясь переноской багажа туристов-середнячков.
На шестой день Остапу удалось свести знакомство с монтером Мечниковым, заведующим
гидропрессом. К этому времени Мечников, из-за отсутствия денег каждодневно
опохмелявшийся нарзаном из источника, пришел в ужасное состояние и, по наблюдению
Остапа, продавал на рынке кое-какие предметы из театрального реквизита. Окончательная
договоренность была достигнута на утреннем возлиянии у источника. Монтер Мечников
называл Остапа дусей и соглашался.
— Можно, — говорил он, — это всегда можно, дуся. С нашим удовольствием, дуся.

Остап сразу же понял, что монтер великий дока. Договаривающиеся стороны заглядывали
друг другу в глаза, обнимались, хлопали по спинам и вежливо смеялись.

— Ну, — сказал Остап, — за все дело десятку!
— Дуся! — удивился монтер. — Вы меня озлобляете. Я человек, измученный нарзаном.

— Сколько же вы хотите?
— Положите полета. Ведь имущество-то казенное. Я человек измученный.

— Хорошо. Берите двадцать! Согласны? Ну, по глазам вижу, что согласны.
— Согласие есть продукт при полном непротивлении сторон.

— Хорошо излагает, собака, — шепнул Остап на ухо Ипполиту Матвеевичу, — учитесь.
— Когда же вы стулья принесете?

— Стулья против денег.
— Это можно, — сказал Остап, не думая.
— Деньги вперед, — заявил монтер, — утром — деньги, вечером — стулья или вечером —
деньги, а на другой день утром — стулья.

— А может быть, сегодня — стулья, а завтра — деньги? — пытал Остап.
— Я же, дуся, человек измученный. Такие условия душа не принимает.