Page 171 - Двенадцать стульев

даже время от времени оглашал тропические дали криками:

— Не корысти ради, а токмо волею пославшей мя супруги!

На третий день деньги были получены с отчаянной телеграммой:
ПРОДАЛА ВСЕ ОСТАЛАСЬ БЕЗ ОДНОЙ КОПЕЙКИ ЦЕЛУЮ И ЖДУ ЕВСТИГНЕЕВ ВСЕ
ОБЕДАЕТ КАТЯ

Отец Федор пересчитал деньги, истово перекрестился, нанял фургон и поехал на Зеленый
Мыс.

Погода была сумрачная. С турецкой границы ветер нагонял тучи. Чорох курился.
Голубая прослойка в небе все уменьшалась. Шторм доходил до шести баллов. Было
запрещено купаться и выходить в море на лодках. Гул и гром стояли над Батумом.
Шторм тряс берега.
Достигши дачи инженера Брунса, отец Федор велел вознице-аджарцу в башлыке
подождать и отправился за мебелью.
— Принес деньги я, — сказал отец Федор, — уступили бы малость.

— Мусик, — застонал инженер, — я не могу больше!
— Да нет, я деньги принес, — заторопился отец Федор, — двести рублей, как вы говорили.

— Мусик! Возьми у него деньги! Дай ему стулья. И пусть сделает все это поскорее. У меня
мигрень.

Цель всей жизни была достигнута. Свечной заводик в Самаре сам лез в руки. Брильянты
сыпались в карманы, как семечки.
Двенадцать стульев один за другим были погружены в фургон. Они очень походили на
воробьяниновские, с тою только разницей, что обивка их была не ситцевая, в цветочках, а
репсовая, синяя в розовую полосочку.

Нетерпение охватывало отца Федора. Под полою у него за витой шнурок был заткнут
топорик. Отец Федор сел рядом с кучером и, поминутно оглядываясь на стулья, выехал к
Батуму. Бодрые кони свезли отца Федора и его сокровища вниз, на шоссейную дорогу,
мимо ресторанчика «Финал», по бамбуковым столам и беседкам которого гулял ветер, мимо
туннеля, проглатывавшего последние цистерны нефтяного маршрута, мимо фотографа,
лишенного в этот хмурый денек обычной своей клиентуры, мимо вывески «Батумский
ботанический сад» и повлекли не слишком быстро над самой линией прибоя. В том месте,
где дорога соприкасалась с массивами, отца Федора обдавало солеными брызгами.
Отбитые массивами от берега, волны оборачивались гейзерами, поднимались к небу и
медленно опадали.
Толчки и взрывы прибоя накаляли смятенный дух отца Федора. Лошади, борясь с ветром,
медленно приближались к Махинджаури. Куда хватал глаз, свистали и пучились мутные
зеленые воды. До самого Батума трепалась белая пена прибоя, словно подол нижней юбки,
выбившейся из-под платья неряшливой дамочки.

— Стой! — закричал вдруг отец Федор вознице. Стой, мусульманин!
И он, дрожа и спотыкаясь, стал выгружать стулья на пустынный берег. Равнодушный
аджарец получил свою пятерку, хлестнул по лошадям и уехал. А отец Федор, убедившись,
что вокруг никого нет, стащил стулья с обрыва на небольшой, сухой еще кусок пляжа и
вынул топорик.

Минуту он находился в сомнении, не знал, с какого стула начать. Потом, словно лунатик,
подошел к третьему стулу и зверски ударил топориком по спинке. Стул опрокинулся, не
повредившись.

— Ага! — крикнул отец Федор. — Я т-тебе покажу!
И он бросился на стул, как на живую тварь. Вмиг стул был изрублен в капусту. Отец Федор
не слышал ударов топора о дерево, о репс и о пружины. В могучем реве шторма глохли,
как в войлоке, все посторонние звуки.