Page 26 - Двенадцать стульев

половина — моя.

Торг продолжался. Остап уступил еще. Он, из уважения к личности Воробьянинова,
соглашался работать из сорока процентов.

— Шестьдесят тысяч! — кричал Воробьянинов.

— Вы довольно пошлый человек, — возражал Бендер, — вы любите деньги больше, чем
надо.
— А вы не любите денег? — взвыл Ипполит Матвеевич голосом флейты.

— Не люблю.
Зачем же вам шестьдесят тысяч?

— Из принципа!
Ипполит Матвеевич только дух перевел.

— Ну что, тронулся лед? — добивал Остап. Воробьянинов запыхтел и покорно сказал:
— Тронулся.
— Ну, по рукам, уездный предводитель команчей! Лед тронулся! Лед тронулся, господа
присяжные заседатели!

После того как Ипполит Матвеевич, обидевшись на прозвище «предводителя команчей»,
потребовал извинения и Остап, произнося извинительную речь, назвал его
фельдмаршалом, приступили к выработке диспозиции.

В полночь дворник Тихон, хватаясь руками за все попутные палисадники и надолго
приникая к столбам, тащился в свой подвал. На его несчастье было новолуние.

— А! Пролетарий умственного труда! Работник метлы! — воскликнул Остап, завидя
согнутого в колесо дворника.

Дворник замычал низким и страстным голосом, каким иногда среди ночной тишины вдруг
горячо и хлопотливо начинает бормотать унитаз.

— Это конгениально, — сообщил Остап Ипполиту Матвеевичу, — а ваш дворник довольно-
таки большой пошляк. Разве можно так напиваться на рубль?
— М-можно, — сказал дворник неожиданно.

— Послушай, Тихон, — начал Ипполит Матвеевич, — не знаешь ли ты, дружок, что с моей
мебелью?

Остап осторожно поддерживал Тихона, чтобы речь могла свободно литься из его широко
открытого рта. Ипполит Матвеевич в напряжении ждал. Но из дворницкого рта, в котором
зубы росли не подряд, а через один, вырвался оглушительный крик:
— Бывывывали дни вессселые...
Дворницкая наполнилась громом и звоном. Дворник трудолюбиво и старательно исполнял
песню, не пропуская ни единого слова. Он ревел, двигаясь по комнате, то бессознательно
ныряя под стол, то ударяясь картузом о медную цилиндрическую гирю «ходиков», то
становясь на одно колено. Ему было страшно весело.
Ипполит Матвеевич совсем потерялся.

— Придется отложить опрос свидетелей до утра, — сказал Остап. — Будем спать.
Дворника, тяжелого во сне, как комод, перенесли на скамью.
Воробьянинов и Остап решили лечь вдвоем на дворницкую кровать. У Остапа под
пиджаком оказалась рубашка «ковбой» в черную и красную клетку. Под ковбойкой не было
уже больше ничего. Зато у Ипполита Матвеевича под известным читателю лунным жилетом
оказался еще один — гарусный, ярко-голубой.