Page 106 - Хождение по мукам. Восемнадцатый год

хамские лапищи – прочь от России! Довольно сентиментальностей. Трудовой народ!
Сейчас проехал полторы тысячи верст на крыше вагона. Видел трудовой народ! Вот
зверье! Я утверждаю: только мы, ничтожная кучка героев, несем в своем сердце
истинную Россию, и мы штыком приколем наш закон на портале Таврического дворца…

Дашу оглушил поток слов… Куличек пронзал черным ногтем пространство, летела пена
с углов его рта. Должно быть, ему слишком долго пришлось помалкивать на крыше
вагона.

– Дарья Дмитриевна, не буду скрывать от вас… Я послан сюда, на север, для разведки и
вербовки. Многие еще не представляют себе наших сил… В ваших газетах мы – просто
белогвардейские банды, жалкая кучка, которую они послезавтра окончательно сотрут с
лица земли… Немудрено, что офицерство боится ехать… А вы знаете, что на самом деле
происходит на Дону и Кубани? Армия донского атамана растет, как снежный ком.
Воронежская губерния уже очищена от красных. Ставрополь под ударом… Со дня на
день мы ждем, что атаман Краснов выйдет на Волгу, захватит Царицын… Правда, он
снюхивается с немцами, но это – временно… Мы, деникинцы, идем, как на параде, на юг
Кубани. Торговая, Тихорецкая и Великокняжеская нами взяты. Сорокин разбит
вдребезги. Все станицы восторженно приветствуют Добрармию. Под Белой Глиной мы
устроили мамаево побоище, мы наступали по таким горам трупов, что ваш покорный
слуга по пояс вымок в крови.
Даша побледнела, глядя ему в глаза. Куличек высокомерно усмехнулся:

– Думаете, это – все? Это только начало расправы. Пожар перекидывается на всю страну.
Самарская, Оренбургская, Уфимская губернии, весь Урал – в огне. Лучшая часть
крестьянства сама организует белые армии. Вся средняя Волга в руках чехов. От Самары
до Владивостока – сплошное восстание. Если бы не проклятые немцы, вся Малороссия
встала бы как один человек. Города Верхнего Поволжья – это динамитные погреба, куда
остается только сунуть фитиль… Большевикам я не даю и месяца жизни, не ставлю за
них и ломаного гроша.

Куличек дрожал от возбуждения. Теперь он уже не казался зверьком. Даша глядела в
его востроносое лицо, обожженное ветром степей, закаленное в огне боев. Это была
горячая жизнь, ворвавшаяся в ее прозрачное одиночество. У Даши остро ломило виски,
билось сердце. Когда он, показывая мелкие зубы, стал свертывать махорку, Даша
спросила:

– Вы победите. Но не будет же война вечно…Что будет потом?
– Что потом? – Затягиваясь, он прищурился. – Потом – война с немцами до окончательной
победы, мирный конгресс, куда мы входим величайшими героями, и потом – общими
силами союзников, всей Европы, восстановление России – порядка, законности,
парламентаризма, свободы… Это в будущем… Но на ближайшие дни…

Он вдруг схватился за правую сторону груди. Ощупал что-то под шинелью. Осторожно
вынул сломанную пополам картонку, – крышку от папиросной коробки, – повертел в
пальцах. Опять уколол Дашу зрачками.
– Я не могу рисковать… Видите ли, в чем дело… У вас тут обыски на улицах… Я вам
передам одну вещь. – Он осторожно разложил картоночку и вынул небольшой
треугольник, вырезанный из визитной карточки. На треугольнике были написаны от
руки две буквы: О и К… – Спрячьте это, Дарья Дмитриевна, храните, как святыню… Я вас
научу, как этим пользоваться… Простите… Вы не боитесь?
– Нет.
– Молодчина, молодчина!

Сама того не зная, просто подхваченная стремительной волей, Даша попала в самую
гущу заговора так называемого «Союза защиты родины и свободы», охватившего
столицы и целый ряд городов Великороссии.

Поведение Куличка – эмиссара деникинской ставки– было легкомысленным, почти