Page 117 - Хождение по мукам. Восемнадцатый год

Он подчеркнул это слово. У Даши поджались пальцы на ногах. К столу проталкивался
Жиров с двумя тарелками. Человек с булавочкой подошел к нему, кривя улыбкой тонкий
рот, и Даша услышала, как он сказал:
– Хорошенькая девочка. Кто такая?

– Ну, это ты, впрочем, оставь, Юрка, не для тебя приготовлена. – Улыбаясь, не то
грозясь, Жиров показал ему вдогонку осколки зубов и поставил перед Дашей черный
хлеб, сосиски и стакан с коричневой бурдой. – Так как же, сегодня вечером вы свободны?

– Все равно, – ответила Даша, с мучительным наслаждением откусывая сосиску.

Жиров предложил пойти к нему, в номер гостиницы «Люкс», наискосок через улицу.

– Поспите, помоетесь, а часов в десять я за вами приду.
Он суетился и хлопотал, все еще по старым воспоминаниям несколько робея Даши.
Постель у него в комнате, – с парчовыми занавесами и розовым ковром, – была настолько
подозрительная, что он и сам это понял, – предложил Даше устроиться на диване; убрав
газеты, рукописи, книги, постелил простыню, черный ильковый мех, выпоротый из чьей-
то дорогой шубы, хихикнул и ушел. Даша разулась. Поясницу, ноги, все тело ломило.
Легла и сейчас же уснула, пригретая глубоким мехом, слабо пахнущим духами, зверем и
нафталином. Она не слышала, как входил Жиров и, наклонившись, разглядывал ее, как в
дверях пробасил рослый бритый человек, похожий на римлянина: «Ну, что же, своди ее
туда, я дам записку».

Был уже глубокий вечер, когда она, вздохнув, проснулась. Желтоватый месяц над
крышей дома ломался в неровном стекле окна. Под дверью лежала полоска
электрического света. Даша вспомнила наконец, где она, быстро натянула чулки,
поправила волосы и платье и пошла к умывальнику. Полотенце было такое грязное, что
Даша подумала, растопырив пальцы, с которых капала вода, и вытерлась подолом юбки с
изнанки.

Ее охватила острая тоска от всего этого бездолья, отвращением стиснуло горло: убежать
отсюда домой, к чистому окну с ласточками… Повернула голову, взглянула на месяц, –
мертвый, изломанный, страшный серп над Москвой. Нет, нет… Возврата нет, – умирать в
одиночестве в кресле у окна, над пустынным Каменноостровским, слушать, как
заколачивают дома… Нет… Пусть будет что будет…

В дверь постучались, на цыпочках вошел Жиров.
– Достал ордер, Дарья Дмитриевна, идемте.

Даша не спросила – какой ордер и куда нужно идти, надвинула самодельную шапочку,
прижала к боку сумочку с двумя тысячами. Вышли. Одна сторона Тверской была в
лунном свету. Фонари не горели. По пустой улице медленно прошел патруль, – молча и
мрачно пробухали сапогами.
Жиров свернул на Страстной бульвар. Здесь лежали лунные пятна на неровной земле. В
непроглядную темноту под липы страшно было смотреть. Впереди в эту тень как будто
шарахнулся человек. Жиров остановился, в руке у него был револьвер.

Постояв, он негромко свистнул. Оттуда ответили. «Полундра», – сказал он громче.
«Проходи, товарищ», – ответил лениво отчетливый голос.

Они свернули на Малую Дмитровку. Здесь, навстречу им, быстро перешли улицу двое в
кожаных куртках. Оглянув, молча пропустили. У подъезда Купеческого клуба, – где со
второго этажа над входом свешивалось черное знамя, – выступили из-за колонн четверо,
направили револьверы. Даша споткнулась. Жиров сказал сердито:
– Ну вас к черту, в самом деле, товарищи! Чего зря пугаете. У меня ордер от Мамонта…

– Покажи.