Page 115 - Хождение по мукам. Восемнадцатый год

трагически жалкими морщинами у припухлого рта. На лице, когда-то, должно быть,
красивом, застыло величайшее недоумение. Длинная черная юбка заплатана, будто
нарочно, другой материей. Под шалью, тащившейся концом по земле, она держала
связку книг и вполголоса обратилась к Даше:

– Есть Розанов, запрещенное, полный Владимир Соловьев…
Дальше стояли несколько старичков, – наклонившись к садовой скамейке, они что-то
делали; проходя, Даша увидела на скамье двух, плечо к плечу, крепко спавших
красногвардейцев, с открытыми ртами, с винтовками между колен; старички шепотом
ругали их нехорошими словами.

За деревьями сухой ветер гнал пыль. Прозвонил редкий трамвай, громыхая по
булыжнику сломанной подножкой. Серые грозди солдат висели на поручнях и сзади на
тормозе. У бронзового Пушкина на голове попрыгивали воробьи, равнодушные к
революциям.
Даша свернула на Тверскую: со спины на нее налетело пыльное облако, закутало
бумажками, донесло до кафе «Бом» – последнего оплота старой беспечной жизни.
Здесь собирались поэты всех школ, бывшие журналисты, литературные спекулянты,
бойкие юноши, легко и ловко приспособляющиеся к смутному времени, девицы,
отравленные скукой и кокаином, мелкие анархисты – в поисках острых развлечений,
обыватели, прельстившиеся пирожными.

Едва Даша заняла в глубине кафе место под бюстом знаменитого писателя, как кто-то
взмахнул руками, кинулся сквозь табачные туманности и шлепнулся рядом с Дашей,
хихикая влажной, гнилозубой улыбкой. Это был давнишний знакомый, поэт Александр
Жиров.
– Я за вами гнался по Лубянке… Уверен был, что это вы, Дарья Дмитриевна. Какими
судьбами, откуда? Вы одна? С мужем? Вы помните меня? Был когда-то влюблен – вы
знали это, правда?

Глаза его маслились. Ни на один вопрос он, очевидно, не ждал ответа. Он был все тот же
– с ознобцем возбуждения, лишь одряблела нездоровая кожа; на тощем, длинном лице
значительным казался кривоватый, широкий внизу нос.

– А я столько пережил за эти годы… Фантастика… В Москве недавно… Я в группе
имажинистов: Сережка Есенин, Бурлюк, Крученых. Ломаем… Вы проходили мимо
Страстного? Видели на стене аршинные буквы? Это мировая дерзость… Даже
большевики растерялись… Мы с Есениным всю ночь работали… Богородицу и Иисуса
Христа разделали под орех… Такая, знаете, космическая похабщина, – на рассвете две
старушонки прочли – и из обеих сразу дух вон… Дарья Дмитриевна, я, кроме того, в
анархической группе «Черный коршун»… Мы вас привлечем… Нет, нет, и разговору не
может быть… У нас шефом – знаете кто? Знаменитый Мамонт Дальский… Гений… Кин…
Великий дерзатель… Еще какие-то две недели – и вся Москва в наших руках… Вот
начнется эпоха! Москва под черным знаменем. Победу мы задумали отпраздновать –
знаете как? Объявим всеобщий карнавал… Винные склады – на улицу, на площадях –
военные оркестры… Полтора миллиона ряженых. Никакого сомнения, – половина явятся
голые… И вместо фейерверка – взорвем на Лосином острове артиллерийские склады. В
мировой истории не было ничего подобного…
За эти дни это была уже третья политическая система, с которой знакомилась Даша.
Сейчас она просто испугалась. Даже забыла про голод. Довольный произведенным
впечатлением, Жиров пустился в подробности:
– Разве вас не рвет кровью при виде пошлости современного города? Мой друг, Валет,
гениальный художник, – да вы помните его, – составил план полного изменения лица
города… Сломать и заново построить – мы не успеем к карнавалу… Кое-что решено
взорвать, – конечно, Исторический музей, Кремль, Сухареву башню, дом Перцова…
Вдоль улицы ставим, во всю вышину домов, дощатые щиты и расписываем их
архитектурными сюжетами новейшего, небывалого стиля… Деревья, – натуральная
листва недопустима, – деревья мы окрашиваем при помощи пульверизаторов в
различные цвета… Представляете – черные липы Пречистенского бульвара, жутко-