Page 113 - Хождение по мукам. Восемнадцатый год

Из-под локтя у него все еще торчала на палке выцветшая тряпочка, повешенная во
времена бурных митингов. Худенькие дети бегали по гранитному пьедесталу, на скамье
сидела дама в пенсне и в шапочке, совсем такой, как у Пушкина за спиной.
Над Тверским бульваром плыли редкие облачка. Прогромыхал грузовик, полный солдат.
Извозчик сказал, мигнув на него:
– Грабить поехали. Овсянникова, Василия Васильевича, знаете? Первый в Москве
миллионер. Вчера приехали к нему вот так же, на грузовиках, и весь особняк дочиста
вывезли. Василь Васильевич только покрутил головой, да и по-ошел куда глаза глядят.
Бога забыли, вот как старики-то рассуждают…

В конце бульвара показались развалины гагаринского дома. Какой-то одинокий человек
в жилетке, стоя наверху, на стене, выламывал киркой кирпичи, бросал их вниз. Налево
громада обгоревшего дома глядела в бледноватое небо пустыми окнами. Кругом все
дома, как решето, были избиты пулями. Полтора года тому назад по этому тротуару
бежали в накинутых на голову пуховых платочках Даша и Катя. Под ногами хрустел
ледок, в замерзших лужах отражались звезды. Сестры бежали в адвокатский клуб на
экстренный доклад по поводу слухов о начавшейся будто бы в Петербурге революции.
Опьяняющим, как счастье, был весенний морозный воздух…

Даша тряхнула головой: «Не хочу… Погребено…»
Извозчик выехал на Арбат и свернул налево в переулок. У Даши так забилось сердце, что
потемнел свет… Вот двухэтажный белый домик с мезонином. Здесь с пятнадцатого года
она жила с Катей и покойным Николаем Ивановичем. Сюда из германского плена
прибежал Телегин. Здесь Катя встретила Рощина. Из этой облупленной двери Даша
вышла в день свадьбы, Телегин подсадил ее на серого лихача, – помчались в весенних
сумерках, среди еще бледных огней, навстречу счастью… Окна в мезонине были выбиты.
Даша узнала обои в бывшей своей комнате, они висели клочками. Из окна вылетела
галка. Извозчик спросил:
– Направо, налево – как вам?

Даша справилась по бумажке. Остановились у многоэтажного дома. Парадная дверь
изнутри была забита досками. Так как спрашивать ничего было нельзя, Даша долго
разыскивала на черных лестницах квартиру 112-а. Кое-где при звуке Дашиных шагов
приотворялись двери на цепочках. Казалось, за каждой дверью стоял человек,
предупреждая обитателей об опасности.

На пятом этаже Даша постучала – три раза и еще раз, – как ее учили. Послышались
осторожные шаги, кто-то, дыша в скважину, рассматривал Дашу. Дверь отворила
пожилая высокая дама с ярко-синими, страшными, выпуклыми глазами. Даша молча
протянула ей картонный треугольник. Дама сказала:
– Ах, из Петербурга… Пожалуйста, войдите.

Через кухню, где, видимо, давно уже не готовили, Даша прошла в большие
занавешенные комнаты. В полутемноте виднелись очертания прекрасной мебели,
поблескивала бронза, но и здесь было что-то нежилое. Дама попросила Дашу на диван,
сама села рядом, рассматривая гостью страшными, расширенными глазами.

– Рассказывайте, – сурово-повелительно приказала она.
Даша честно сосредоточилась, честно начала передавать те неутешительные сведения, о
которых ей велел рассказать Куличек. Дама стиснула красивые, в кольцах, руки на
сжатых коленях, хрустнула пальцами…
– Итак, вам еще ничего не известно в Петрограде? – перебила она. Низкий голос ее
трепетал в горле. – Вам неизвестно, что вчера ночью был обыск у полковника Сидорова…
Найден план эвакуации и некоторые мобилизационные списки… Вам неизвестно, что
сегодня на рассвете арестован Виленкин… – Выпрямив судорожно грудь, она поднялась
с дивана, отогнула портьеру, висевшую на двери, обернулась к Даше: – Идите сюда. С
вами будут говорить…