Page 13 - Хождение по мукам. Восемнадцатый год

– Это верно, – сказал мужик, – что на печку. Нет, солдат, нынче на печи не поспишь.
Спать не дадут. Ино кормиться надо.

– Разбоем?
– Ну, ты скажешь…

– А зачем тебе пулемет?
– Как тебе сказать? – Мужик закрутил нос, корявой рукой разворочал шерсть на лице, и
все это затем, чтобы скрыть блеск глаз, – так они у него лукаво засмеялись. – Сынишка у
меня с войны вернулся. Съезди да съезди, говорит, на станцию, приценись к пулеметику.
Пуда за четыре пшенички я бы взял. А?

– Кулачье, – сказал солдат и засмеялся, – черти гладкие! А сколько у тебя лошадей,
папаша?

– Восемь бог дал. А из вещей каких или оружия ничего для продажи нет? – Он еще раз
оглянул сидящих в купе и – вдруг и улыбка пропала, и глаза погасли – отвернулся, будто
это не люди были в купе, а дерьмо, и пошел по грязи, по перрону, помахивая кнутиком.
– Видели его? – сказал солдат, ясно взглянув на Катю. – Восемь лошадей! А сыновей у
него душ двенадцать. Посадит их на коней, и пошли гулять по степи, – добытчики. А сам
– на печку, задницей в зерно, добычу копить.
Солдат перевел глаза на Рощина, и вдруг брови его поднялись, лицо просияло.

– Вадим Петрович, вы?
Рощин быстро оглянулся на Катю, но, – делать нечего, – «Здравствуй», – протянул руку;
солдат крепко пожал ее, сел рядом. Катя видела, что Рощину не по себе.
– Вот встретились, – сказал он кисло. – Рад видеть тебя в добром здравии, Алексей
Иванович… А я, как видишь, – маскарад…
Тогда Катя поняла, что этот солдат был Алексей Красильников, бывший вестовой
Рощина. О нем Вадим Петрович не раз рассказывал, считал его великолепным типом
умного, даровитого русского мужика. Было странно, что сейчас Рощин так холодно с ним
обошелся. Но, видимо, Красильников понял почему. Улыбаясь, закурил. Спросил
вполголоса, деловито:
– Супруга ваша?

– Да, женился. Будьте знакомы. Катя, это тот самый мой ангел-хранитель, помнишь – я
рассказывал… Повоевали, Алексей Иванович… Ну, что же, поздравляем с похабным
миром… Русские орлы, хе-хе… Вот теперь пробираюсь с женой на юг… Поближе к
солнышку… (Это «солнышко» прозвучало плохо, Рощин резко поморщился,
Красильников и бровью не повел.) Ничего другого не остается… Благодарное отечество
наградило нас – штыком в брюхо… (Он дернулся, точно по всему телу его обожгла вошь.)
Вне закона – враги народа… Так-то…
– Положение ваше затруднительное! – Красильников качнул головой, прищурясь на
окошко. Там за сломанным забором в железнодорожном палисаднике сбивалась толпа. –
Положение – как в чужой стране! Я вас понимаю, Вадим Петрович, а другие не поймут.
Вы народу нашего не знаете.
– То есть как не знаю?

– А так… И никогда не знали. И вас сроду обманывали.
– Кто обманывал?

– Обманывали мы – солдаты, мужики… Отвернетесь, а мы смеемся. Эх, Вадим Петрович!
Беззаветную отвагу, любовь к царю, отечеству – это господа выдумали, а мы долбили по
солдатской словесности… Я – мужик. Сейчас за братишком моим еду в Ростов, – он там
раненый лежит, офицерской пулей пробита грудь, – возьму его и – назад, в деревню…