Page 14 - Хождение по мукам. Восемнадцатый год

Может, крестьянствовать будем, может, воевать… Там увидим… А будем воевать по
своей охоте, – без барабанного боя, жестоко… Нет, не ездите на юг, Вадим Петрович.
Добра там не найдете…
Рощин, глядя на него блестящими глазами, облизнул сухие губы. Красильников все
внимательнее всматривался в то, что происходило в палисаднике. А там нарастал злой
гул голосов. Несколько человек полезло на деревья – смотреть.
– Я говорю – с народом все равно не справитесь. Вы все равно как иностранцы, буржуи.
Это слово сейчас опасное, все равно сказать – конокрады. На что генерал Корнилов
вояка, – лично мне Георгиевский крест приколол. А что же, – думал поднять станицы за
Учредительное собрание, и получился – пшик: слова не те, а уж он народ знает как
будто… И слух такой, что мечется сейчас в кубанских степях, как собака в волчьей
стае… А мужики говорят: «Буржуи бесятся, что им воли в Москве не дано…» И уж
винтовочки, будьте надежны, на всякий случай вычистили и смазали. Нет, Вадим
Петрович, вернитесь с супругой в столицу… Там вам безопаснее будет, чем с
мужичьем… Смотрите, что делают… (Он внезапно возвысил голос, нахмурился.) Убьют
сейчас его…
В палисаднике, видимо, дело подходило к концу. Двое коренастых солдат крепко, со
зверскими лицами, держали хилого человека в разодранной на груди куртке из
байкового одеяла. Небритое лицо его с припухшим носом было смертно бледное, струйка
крови текла с края дрожащих губ. Блестящими, побелевшими глазами он следил за
молодой разъяренной бабой. Она то рвала с головы своей теплый платок, то приседала,
тормоша юбки, то кидалась к бледному человеку, схватывала его за взъерошенные
дыбом волосы, кричала с каким-то даже упоением:

– Украл, вытащил из-под подола, охальник! Отдай деньги! – Она схватила его за щеки,
замерла.

Бледный человек неожиданно вывернулся из ее пальцев, но коренастые насели на него.
Баба взвизгнула. Тогда, расталкивая народ, на месте происшествия появился давешний
мужик с медвежьей головой, плечом отстранил бабу и коротко, хозяйственно ударил
бледного человека в зубы: «И-эх!» Тот сразу осел. На ближайшем дереве, перегнувшись,
закричал кто-то с длинными рукавами: «Бьют!» Толпа сейчас же сдвинулась. Над телом
нагибались и разгибались, взмахивая кулаками.
Окно вагона поплыло мимо толпы. Наконец-то! У Кати в горле стоял клубочек
задавленного крика. Рощин брезгливо морщился. Красильников покачивал головой:
– Ай, ай, ай, и ведь, наверно, убили зря. Бабы эти кого хочешь растравят. Не так мужик
лют, как они. Что с ними сделалось за четыре эти года – не поверите! Вернулись мы с
войны, смотрим – другие бабы стали. Теперь ее не погладишь вожжами, – сам сторожись,
гляди веселей. Ах, до чего бойки стали бабы…

На первый взгляд кажется непонятным, почему «организаторы спасения России» –
главнокомандующие Алексеев и Лавр Корнилов – повели горсть офицеров и юнкеров –
пять тысяч человек, – с жалкой артиллерией, почти без снарядов и патронов, на юг к
Екатеринодару, в самую гущу большевизма, охватившего полукольцом столицу
кубанских казаков.
Строго стратегического плана здесь усмотреть нельзя. Добровольческая армия была
выпихнута из Ростова, который защищать не могла. В кубанские степи ее гнала буря
революции. Но был план политический, оправдавшийся двумя месяцами позднее.
Богатое казачество неминуемо должно было подняться против иногородних – то есть
всего пришлого населения, живущего арендой казачьих земель и не владеющего
никакими правами и привилегиями. На Кубани на один миллион четыреста тысяч
казачества приходилось иногородних миллион шестьсот тысяч.
Иногородние неминуемо должны были стремиться к захвату земли и власти. Казачество
неминуемо – с оружием восстать за охрану своих привилегий. Иногородними руководили
большевики. Казачество вначале не хотело над собой никакой руки: чего было лучше –
сидеть помещиками по станицам! Но, когда в феврале авантюрист, родом казак, Голубов