Page 131 - Хождение по мукам. Восемнадцатый год

вытерпели и конвойцы главнокомандующего, выхватили шашки, понеслись рубить.
Штабные офицеры завертелись в седлах и, как гончие по зверю, поскакали туда же, рубя
по головам и спинам. Деникин остался один. Сняв фуражку, смахивал ею возбужденное
лицо. Эта победа расчищала ему дорогу на Тихорецкую и Екатеринодар.

В сумерки в селе, на дворах, слышались короткие залпы: это дроздовцы мстили за
убитого Жебрака – расстреливали пленных красноармейцев. Деникин пил чай в хате,
полной мух. Несмотря на духоту ночи, плотная тужурка на нем, с широкими погонами,
была застегнута до шеи. После каждого залпа он оборачивался к разбитому окошку и
скомканным платочком проводил по лбу и с боков носа.

– Василий Васильевич, голубчик, – сказал он своему адъютанту, – попросите ко мне
прийти Дроздовского; так же нельзя все-таки.
Звякнув шпорами, приложив, оторвав руку, адъютант повернулся и вышел. Деникин стал
доливать из самовара в чайник. Новый залп раздался совсем близко, так что звякнули
стекла. Затем в темноте завыл голос: у-у-у-у. Кипяток перелился вместе с чаинками
через край. Антон Иванович закрыл чайник: «Ай, ай, ай!» – прошептал он. Резко
раскрылась дверь. Вошел смертельно бледный тридцатилетний человек в измятом
френче с мягкими, тоже измятыми, генеральскими погонами. Свет керосиновой лампы
тускло отразился в стеклах его пенсне. Квадратный подбородок с ямочкой щетинился,
выпячивался, впавшие щеки подергивались. Он остановился в дверях. Деникин тяжело
приподнялся с лавки, протянул навстречу руку:

– Михаил Григорьевич, присаживайтесь. Может быть, чайку?
– Покорно благодарю, нет времени.

Это был Дроздовский, недавно произведенный в генералы. Он знал, зачем позвал его
главнокомандующий, и, как всегда, – ожидая замечания, – мучительно сдерживал
бешенство. Нагнув голову, глядел вбок.
– Михаил Григорьевич, я хотел насчет этих расстрелов, голубчик…

– У меня нет сил сдержать моих офицеров, – еще более бледнея, заговорил Дроздовский
неприятно высоким, срывающимся на истерику голосом. – Известно вашему
высокопревосходительству, – полковник Жебрак зверски замучен большевиками…
Тридцать пять офицеров… кого я привел из Румынии… замучены и обезображены…
Большевики убивают и мучат всех… Да, всех… (Сорвался, задохнулся.) Не могу
сдержать… Отказываюсь… Не угоден вам, ради бога – рапорт… За счастье почту – быть
рядовым…
– Ай, ай, ай, – сказал Деникин. – Михаил Григорьевич, нельзя так нервничать… При чем
тут рапорт… Поймите, Михаил Григорьевич: расстреливая пленных, мы тем самым
увеличиваем сопротивление противника… Слух о расстрелах пойдет гулять. Зачем же
нам самим наносить вред армии? Вы согласны со мной? Не правда ли? (Дроздовский
молчал.) Передайте это вашим офицерам, чтобы подобные факты не повторялись.
– Слушаюсь! – Дроздовский повернулся и хлопнул за собой дверью.

Деникин долго еще покачивал головой, думая над стаканом чая. Вдалеке разорвался
последний залп, и ночь затихла.

Операция против Тихорецкой задумана была по плану развертывания армии на широком
шестидесятиверстном фронте. Предварительно нужно было очистить плацдарм от
отдельных отрядов и партизанских частей. Это было поручено молодому генералу
Боровскому: он в двое суток с боями проколесил сто верст, заняв ряд станиц. В истории
гражданской войны это был первый, как его называли, «рейд» в тылах противника.
Добровольческая армия развернулась на очищенном плацдарме. Тридцатого Деникин
отдал короткий приказ: «Завтра, первого июля, овладеть станцией Тихорецкой, разбив
противника, группирующегося в районе Терновской – Тихорецкой…» В ночь колонны
двинулись, широким объятием охватывая Тихорецкую. Большевики после короткой
перестрелки начали отступать к укрепленным позициям.