Page 133 - Хождение по мукам. Восемнадцатый год

ненависть и единодушие, что время буйным митингам, когда скидывались неугодные
командиры и большинством голосов решалось наступление, миновало, сменялось новой,
еще дикой, но с каждым днем крепнущей дисциплиной гражданской войны.
Все, казалось, предвещало легкую и скорую победу. Разведка доносила о паническом
движении войск Сорокина, уходящих на Екатеринодар, за Кубань. Но это было не совсем
верно. Разведка ошиблась. За Кубань бежали дезертиры и мелкие отряды, уходили обозы
беженцев. Тридцатитысячная группа Сорокина очищалась от всего небоеспособного,
подтягивалась и лютела. Батайский фронт против немцев был оставлен. Красные ждали
встречи в открытом поле лицом к лицу с Деникиным. И случилось так, что
Добровольческая армия, окрыленная победами, почти у цели, едва не погибла вся без
остатка в завязавшемся вскорости десятидневном кровавом сражении с войсками
Сорокина.

С бонапартовской надменностью Сорокин ответил на запрос Кубано-Черноморскому
ЦИКу: «Агитаторов мне не нужно. Деникинские банды агитируют за меня. Историческая
доблесть моих войск опрокинет все преграды контрреволюции». Остановив панику в
войсках в первые дни наступления Деникина, Сорокин, казалось, очнулся от пьяного
бездействия. Днем и ночью он носился по фронту – в вагоне, на дрезине, верхом. Он
устраивал смотры, собственноручно застрелил перед фронтом двух командиров за вялое
отношение к текущему моменту, вытягиваясь на стременах, говорил такие слова о
врагах народа, так матерился с пеной на искаженных губах, что красноармейцы
прерывали его ревом, как буйволы в туче слепней. Он усилил работу военных трибуналов
и особых отделов, объявил смертную казнь за неисправность винтовки и издавал по
армии приказы, где говорилось: «Бойцы! Трудящиеся всего мира с надеждой смотрят на
вас, они принесут вам свою великодушную благодарность, – с открытыми глазами и
сильной грудью вы идете навстречу кровавому рассвету истории. Паразиты, ползучие
гады, банды Деникина и вся контрреволюционная сволочь должны быть выметены огнем
и свинцом. Мир трудящимся, смерть эксплуататорам, да здравствует всемирная
революция!»

Он сам в горячечном возбуждении сочинял эти приказы. Их читали вслух по ротам.
Украинские мужики, донские шахтеры, фронтовики Кавказской армии, иногородние и
казаки – вся пестрая, оборванная, шумная, ни черта не признающая братва – слушали,
как завороженные, эти пышные слова.
Начальник штаба Беляков, умный и опытный военный, разрабатывал план наступления,
вернее – предполагался прорыв всей тридцатитысячной группой сквозь окружение и
уход за реку Кубань. Так по крайней мере думал начштаба, не питавший никакой
надежды на благоприятную встречу с Деникиным. Прорыв назначался в районе станции
Кореновской (между Тихорецкой и Екатеринодаром). Заняв Кореновскую, нетрудно было
справиться с отрезанными на юге от главных сил колоннами Дроздовского и Казановича,
повернуть на Екатеринодар, а там – что черт пошлет, – так размышлял начштаба.
Положение его было крайне щекотливое: он всем нутром, во сне и наяву, ненавидел
красных, но проклятая судьба связала его с большевиками. Попадись он в руки
Деникину, – о котором он думал с тревожным и завистливым восхищением, – смерть!
Заподозри его Сорокин в недостатке революционного пыла и ненависти к Деникину –
смерть! Единственной надеждой, правда фантастической, – как и все события того
времени, – было неистовое честолюбие Сорокина. На этом можно было играть: всеми
силами выдвигать Сорокина в диктаторы, а там – что черт пошлет!..

Во всяком случае, к наступлению он готовился деятельно: к станции Тимашевской
стягивались запасы огневого снаряжения и фуража, выгружались снаряды, огромные
обозы уходили в степь. Армия развертывалась в районе Тимашевской фронтом на юго-
восток, с тем чтобы одновременно ударить на Кореновскую и севернее ее, на Выселки.

На рассвете пятнадцатого июля полевые орудия красных открыли ураганный огонь по
Кореновской, и через час лава за лавой конные сотни ворвались в поселок и на станцию.
Рубили кадетов со свистом, сшибали конями, в плен взяли тех только, кто еще издали
бросил винтовку. Пехотные части шли всю ночь и в Кореновской немедленно начали
окапываться не полукольцом, как под Белой Глиной, а сплошным овальным окружением.

Белое солнце вставало во мгле пыли и зноя. Вся степь была в движении: мчалась