Page 89 - Хождение по мукам. Восемнадцатый год

Ночь была свежая. Роскошным покровом раскинулись звезды над степью. Катя с
узелком села на штабель гнилых шпал. Не убили сразу, – теперь уж не убьют. Она
чувствовала такую слабость, точно после обморока. «Не все ли равно, – думала, – сидеть
здесь на шпалах или бродить по Екатеринославу, без куска хлеба…» Плечам было
зябко… Она зевнула. В вагоне рослые мужики тащили с полок чемоданы, выкидывали их
через окошки. Человек в пенсне полез было на откос к вагону:
– Господа, господа, там у меня физические приборы, ради бога, осторожнее, это
хрупкое…
На него зашипели, схватив сзади за непромокаемый плащ, втащили в толпу пассажиров.
В это время из темноты со звоном и топотом примчался конный отряд. На два
лошадиных корпуса впереди него скакал, подбрасываясь в седле, кто-то невероятно
крепкий, в высокой шапке. Пассажиры шарахнулись. Отряд с поднятыми ружьями и
шашками остановился у вагона. Крепкий в шапке крикнул зычно:
– Потерь никаких, хлопцы?

– Не, не… Выгружаем… Гони тачанки, – ответили голоса. Крепкий в шапке повернул
коня и въехал в толпу пассажиров.
– Представь документы, – приказал он, играя конем, так что пена с конской морды
летела в выпученные от страха глаза пассажиров. – Не бойся. Вы под защитой народной
армии батьки Махно. Расстреливать будем только офицеров, стражников, – он
угрожающе повысил голос, – и спекулянтов народного достояния.
Опять человек в непромокаемом плаще выдвинулся вперед, поправляя пенсне.

– Виноват, могу дать честное слово, что среди нас нет вышеуказанных вами категорий…
Здесь только мирные обыватели… Моя фамилия Обручев, учитель физики…

– Учитель, учитель, – укоризненно проговорил крепкий в шапке, – а связываешься со
всякой сволочью. Отойди в сторону. Хлопцы, этого не трогать, это учитель…

Из вагона принесли свечу. Началась проверка документов. Действительно, ни офицеров,
ни стражников не оказалось. Бритый человек в шевиоте суетился тут же, ближе всех к
свечке… Но был он уже не в шевиоте, а в потрепанной крестьянской свитке и в
солдатском картузе. Было непонятно, где он все это раздобыл, – должно быть, возил с
собой в чемодане. Он дружески похлопывал по плечам суровых разбойничков.

– Я певец, очень рад с вами познакомиться, друзья. Артистам нужно изучать жизнь, я
артист…
Он кашлял, прочищая горло, покуда кто-то не сказал ему загадочно:

– Там разберут – какой ты артист, рано не радуйся…
Подъехали тачанки – небольшие тележки на железном ходу. Махновцы покидали на них
чемоданы, корзины, узлы, вскочили сверху на вещи, ямщики засвистели по-степному,
сытые тройки рванули вскачь, – и со свистом и топотом обоз исчез в степи.

Ускакал и конный отряд. Несколько махновцев еще ходили около вагона. Тогда
пассажиры простым поднятием рук выбрали делегацию, чтобы просить у разбойничков
разрешения ехать дальше. Подошел светловолосый парень, увешанный бомбами. Вихор
из-под козырька фуражки закрывал ему глаз. Другой, синий, глаз глядел ясно и нагло.
– Что такое? – спросил он, оглядывая от головы до ног каждого делегата. – Куда ехать?
На чем? Ах, дурные… А когда же машинист стрекнул с паровоза в степь, теперь верст за
десять чешет. Я вас здесь не могу бросить в ночное время, мало ли тут кто по степи
бродит неорганизованный… Граждане, слушай команду… (Он сошел с откоса, поправил
тяжелый пояс. К нему спустились остальные махновцы, перекидывая за спины
винтовки.) Граждане, стройся по четверо в колонну… С вещами в степь…

Проходя мимо Кати, он нагнулся, тронул ее за плечо:
– Ай, девка… Не горюй, не обидим… Бери узелок, шагай рядом со мной вне строя.