Page 32 - Мы

32

Если бы вам сказали: ваша тень видит вас, все время видит. Понимаете? И вот вдруг –
у вас странное ощущение: руки – посторонние, мешают, и я ловлю себя на том, что нелепо,
не в такт шагам, размахиваю руками. Или вдруг – непременно оглянуться, а оглянуться
нельзя, ни за что, шея – закована. И я бегу, бегу все быстрее и спиною чувствую: быстрее
за мною тень, и от нее – никуда, никуда…
У себя в комнате – наконец один. Но тут другое: телефон. Опять беру трубку:
«Да, I-330, пожалуйста». И снова в трубке – легкий шум, чьи-то шаги в коридоре – мимо
дверей ее комнаты, и молчание… Бросаю трубку – и не могу, не могу больше. Туда – к ней.
Это было вчера. Побежал туда и целый час, от 16 до 17, бродил около дома, где она
живет. Мимо, рядами, нумера. В такт сыпались тысячи ног, миллионноногий левиафан,
колыхаясь, плыл мимо. А я один, выхлестнут бурей на необитаемый остров, и ищу,
ищу глазами в серо-голубых волнах.
Вот сейчас откуда-нибудь – остро-насмешливый угол поднятых к вискам бровей
и темные окна глаз, и там, внутри, пылает камин, движутся чьи-то тени. И я прямо туда,
внутрь, и скажу ей «ты» – непременно «ты»: «Ты же знаешь – я не могу без тебя.
Так зачем же?»
Но она молчит. Я вдруг слышу тишину, вдруг слышу – Музыкальный Завод
и понимаю: уже больше 17, все давно ушли, я один, я опоздал. Кругом – стеклянная, залитая
желтым солнцем пустыня. Я вижу: как в воде – стеклянной глади подвешены вверх ногами
опрокинутые, сверкающие стены, и опрокинуто, насмешливо, вверх ногами подвешен я.
Мне нужно скорее, сию же секунду – в Медицинское Бюро получить удостоверение,
что я болен, иначе меня возьмут и – А может быть, это и будет самое лучшее. Остаться тут
и спокойно ждать, пока увидят, доставят в Операционное – сразу все кончить, сразу все
искупить.
Легкий шорох, и передо мною – двоякоизогнутая тень. Я не глядя чувствовал,
как быстро ввинтились в меня два серо-стальных сверла, изо всех сил улыбнулся и сказал –
что-нибудь нужно было сказать:
– Мне… мне надо в Медицинское Бюро.
– За чем же дело? Чего же вы стоите здесь?
Нелепо опрокинутый, подвешенный за ноги, я молчал, весь полыхая от стыда.
– Идите за мной, – сурово сказал S.
Я покорно пошел, размахивая ненужными, посторонними руками. Глаз нельзя было
поднять, все время шел в диком, перевернутом вниз головой мире: вот какие-то машины –
фундаментом вверх, и антиподно приклеенные ногами к потолку люди, и еще ниже –
скованное толстым стеклом мостовой небо. Помню: обидней всего было, что последний раз
в жизни я увидел это вот так, опрокинуто, не по-настоящему. Но глаз поднять было нельзя.
Остановились. Передо мною – ступени. Один шаг – и я увижу: фигуры в белых
докторских фартуках, огромный немой Колокол…
С силой, каким-то винтовым приводом, я наконец оторвал глаза от стекла под ногами –
вдруг в лицо мне брызнули золотые буквы «Медицинское»… Почему он привел меня сюда,
а не в Операционное, почему он пощадил меня – об этом я в тот момент даже и не подумал:
одним скачком – через ступени, плотно захлопнул за собой дверь – и вздохнул. Так: будто
с самого утра я не дышал, не билось сердце – и только сейчас вздохнул первый раз, только
сейчас раскрылся шлюз в груди…
Двое: один – коротенький, тумбоногий – глазами, как на рога, подкидывал пациентов,
и другой – тончайший, сверкающие ножницы-губы, лезвие-нос… Тот самый.
Я кинулся к нему, как к родному, прямо на лезвия – что-то о бессоннице, снах, тени,
желтом мире. Ножницы-губы сверкали, улыбались.
– Плохо ваше дело! По-видимому, у вас образовалась душа.
Душа? Это странное, древнее, давно забытое слово. Мы говорили иногда «душа
в душу», «равнодушно», «душегуб», но душа –
– Это… очень опасно, – пролепетал я.