Page 36 - Мы

36

Все равно: надо идти.
Шел, полагаю, минут двадцать. Свернул направо, коридор шире, лампочки ярче.
Какой-то смутный гул. Может быть, машины, может быть, голоса – не знаю, но только я –
возле тяжелой непрозрачной двери: гул оттуда.
Постучал, еще раз – громче. За дверью – затихло. Что-то лязгнуло, дверь медленно,
тяжело растворилась.
Я не знаю, кто из нас двоих остолбенел больше, – передо мной был мой лезвиеносый,
тончайший доктор.
– Вы? Здесь? – и ножницы его так и захлопнулись. А я – я будто никогда и не знал
ни одного человеческого слова: я молчал, глядел и совершенно не понимал, что он говорил
мне. Должно быть, что мне надо уйти отсюда; потому что потом он быстро своим плоским
бумажным животом оттеснил меня до конца этой, более светлой части коридора – и толкнул
в спину.
– Позвольте… я хотел… я думал, что она, I-330. Но за мной…
– Стойте тут, – отрезал доктор и исчез…
Наконец! Наконец она рядом, здесь – и не все ли равно, где это «здесь». Знакомый,
шафранно-желтый шелк, улыбка-укус, задернутые шторой глаза… У меня дрожат губы,
руки, колени – а в голове глупейшая мысль:
«Колебания – звук. Дрожь должна звучать. Отчего же не слышно?»
Ее глаза раскрылись мне – настежь, я вошел внутрь…
– Я не мог больше! Где вы были? Отчего… – ни на секунду не отрывая от нее глаз,
я говорил как в бреду – быстро, несвязно, – может быть, даже только думал. – Тень –
за мною… Я умер – из шкафа… Потому что этот ваш… говорит ножницами: у меня душа…
Неизлечимая…
– Неизлечимая душа! Бедненький мой! – I рассмеялась – и меня сбрызнула смехом:
весь бред прошел, и всюду сверкают, звенят смешинки, и как – как все хорошо.
Из-за угла снова вывернулся доктор – чудесный, великолепный, тончайший доктор.
– Ну-с, – остановился он возле нее.
– Ничего, ничего! Я вам потом расскажу. Он случайно… Скажите, что я вернусь
через… минут пятнадцать…
Доктор мелькнул за угол. Она ждала. Глухо стукнула дверь. Тогда I медленно,
медленно, все глубже вонзая мне в сердце острую, сладкую иглу – прижалась плечом, рукою,
вся – и мы пошли вместе с нею, вместе с нею – двое – одно…
Не помню, где мы свернули в темноту – и в темноте по ступеням вверх, без конца,
молча. Я не видел, но знал: она шла так же, как и я, – с закрытыми глазами, слепая, закинув
вверх голову, закусив губы, – и слушала музыку: мою чуть слышную дрожь.
Я очнулся в одном из бесчисленных закоулков во дворе Древнего Дома: какой-то забор,
из земли – голые, каменистые ребра и желтые зубы развалившихся стен. Она открыла глаза,
сказала: «Послезавтра в 16». Ушла.
Было ли все это на самом деле? Не знаю. Узнаю послезавтра. Реальный след только
один: на правой руке – на концах пальцев – содрана кожа. Но сегодня на «Интеграле»
Второй Строитель уверял меня, будто он сам видел, как я случайно тронул этими пальцами
шлифовальное кольцо – в этом и все дело. Что ж, может быть, и так. Очень может быть.
Не знаю – ничего не знаю.

Запись 18‑ я
Конспект:
Логические дебри. Раны и пластырь. Больше никогда

Вчера лег – и тотчас же канул на сонное дно, как перевернувшийся, слишком
загруженный корабль. Толща глухой колыхающейся зеленой воды. И вот медленно
всплываю со дна вверх и где-то на средине глубины открываю глаза: моя комната,