Page 74 - Мы
P. 74

74

                     Почему-то показалось: лучше, чтоб все это произошло не здесь, а где-то внизу, ближе
               к земле.
                     – Стоп, – крикнул я в машину.
                     Все еще  вперед –  по инерции, –  но медленней,  медленней.  Вот теперь  «Интеграл»
               зацепился  за какой-то  секундный  волосок,  на миг  повис  неподвижно,  потом  волосок
               лопнул –  и «Интеграл»,  как камень,  вниз –  все быстрее.  Так в молчании,  минуты,  десятки
               минут – слышен пульс – стрелка перед глазами все ближе к 12, и мне ясно: это я – камень, I –
               земля, а я – кем-то брошенный камень – и камню нестерпимо нужно упасть, хватиться оземь,
               чтоб вдребезги… А что, если… – внизу уже твердый, синий дым туч… – а что, если…
                     Но граммофон  во мне –  шарнирно,  точно  взял  трубку,  скомандовал  «малый  ход» –
               камень  перестал  падать.  И вот  устало  пофыркивают  лишь  четыре  нижних  отростка –
               два кормовых  и два  носовых –  только  чтобы  парализовать  вес  «Интеграла»,  и «Интеграл»,
               чуть вздрагивая, прочно, как на якоре, – стал в воздухе, в каком-нибудь километре от земли.
                     Все высыпали на палубу (сейчас 12, звонок на обед) и, перегнувшись через стеклянный
               планшир,  торопливо,  залпом  глотали  неведомый,  застенный  мир –  там,  внизу.  Янтарное,
               зеленое,  синее:  осенний  лес,  луга,  озеро.  На краю  синего  блюдечка –  какие-то  желтые,
               костяные  развалины,  грозит  желтый,  высохший  палец, –  должно  быть,  чудом  уцелевшая
               башня древней церкви.
                     – Глядите, глядите! Вон там – правее!
                     Там – по зеленой пустыне – коричневой тенью летало какое-то быстрое пятно. В руках
               у меня бинокль, механически поднес его к глазам: по грудь в траве, взвеяв хвостом, скакал
               табун коричневых лошадей, а на спинах у них – те, караковые, белые, вороные…
                     Сзади меня:
                     – А я вам говорю: – видел – лицо.
                     – Подите вы! Рассказывайте кому другому!
                     – Ну нате, нате бинокль…
                     Но уже исчезли. Бесконечная зеленая пустыня…
                     И в пустыне –  заполняя  всю  ее,  и всего  меня,  и всех –  пронзительная  дрожь  звонка:
               обед, через минуту – 12.
                     Раскиданный на мгновенные, несвязные обломки – мир. На ступеньках – чья-то звонкая
               золотая бляха – и это мне все равно: вот теперь она хрустнула у меня под каблуком. Голос:
               «А я говорю –  лицо!» Темный квадрат: открытая дверь кают-компании. Стиснутые, белые,
               остроулыбающиеся зубы…
                     И в тот  момент,  когда  бесконечно  медленно,  не дыша  от одного  удара  до другого,
               начали бить часы и передние ряды уже двинулись, квадрат двери вдруг перечеркнут двумя
               знакомыми, неестественно длинными руками:
                     – Стойте!
                     В ладонь мне впились пальцы – это I, это она рядом:
                     – Кто? Ты не знаешь его?
                     – А разве… а разве это не…
                     Он – на плечах. Над сотнею лиц – его сотое, тысячное и единственное из всех лицо:
                     – От имени  Хранителей…  Вам –  кому  я  говорю,  те слышат,  каждый  из них  слышит
               меня –  вам я  говорю:  мы знаем.  Мы еще  не знаем  ваших  нумеров –  но мы  знаем  все.
               «Интеграл» –  вашим  не будет!  Испытание  будет  доведено  до конца,  и вы же –  вы теперь
               не посмеете  шевельнуться –  вы же,  своими  руками,  сделаете  это.  А потом…  Впрочем,
               я кончил…
                     Молчание.  Стеклянные  плиты  под ногами –  мягкие,  ватные,  и у меня  мягкие,  ватные
               ноги.  Рядом  у нее –  совершенно  белая  улыбка,  бешеные,  синие  искры.  Сквозь  зубы –
               на ухо мне:
                     – А, так это вы? Вы – «исполнили долг»? Ну, что же…
                     Рука – вырвалась из моих рук, валькирийный, гневно-крылатый шлем – где-то далеко
               впереди. Я – один застыло, молча, как все, иду в кают-компанию…
   69   70   71   72   73   74   75   76   77   78   79