Page 167 - Архипелаг ГУЛаг

об отмене расстрелов разрешён раз навсегда… во все времена Советской власти» (стр. 80,
81).
Очень пророчески! Вернут расстрел, вернут, и весьма вскоре! Ведь ещё какую
вереницу надо ухлопать! (Ещё и самого Крыленко, и многих классовых братьев его…)
Что ж, послушался Трибунал, приговорил Самарина и Кузнецова к расстрелу, но
подогнал под амнистию: в концентрационный лагерь до полной победы над жировым
империализмом. (И сегодня б ещё им там сидеть…) А «лучшему, кого могло дать
духовенство»— 15 лет с заменой на пятёрку.
Были и другие подсудимые, пристёгнутые к процессу, чтоб хоть немного иметь
вещественного обвинения: монахи и учителя Звенигорода, обвинённые по звенигородскому
делу лета 1918 года, но почему–то полтора года не суждён–ные (а может быть, уже разок и
суждённые, а теперь ещё разок, поскольку целесообразно). В то лето в звенигородский
монастырь явились совработники к игумену Ионе 99 , велели («поворачивайтесь живей!»)
выдать хранимые мощи преподобного Саввы. Совработники при этом не только курили в
храме (очевидно, и в алтаре) и уж конечно не снимали шапок, но тот, который взял в руки
череп Саввы, стал в него плевать, подчёркивая мнимость святости. Были и другие
кощунства. Это и привело к набату, народному мятежу и убийству кого–то из
совработников. Остальные потом отперлись, что не кощунствовали и не плевали, и
Крыленке достаточно их заявления.
Да кто же не помнит этих сцен? Первое впечатление всей моей жизни, мне было,
наверно, года три–четыре: как в кисловодскую церковь входят остроголовые (чекисты в
будёновках), прорезают обомлевшую, онемевшую толпу молящихся и прямо в шишаках,
прерывая богослужение, — в алтарь.
Так вот теперь судили и… этих совработников? Нет, — этих монахов.
Мы просим читателей сквозно иметь в виду: ещё с 1918 определился такой наш
судебный обычай, что каждый московский процесс (разумеется, кроме несправедливого
процесса над ЧК) не есть отдельный суд над случайно стекшимися обстоятельствами, нет:
это — сигнал судебной политики; это — витринный образец, по которому со склада
отпускают для провинции; это — тип, это — перед разделом арифметического задачника
одно образцовое решение, по которому ученики дальше сообразят сами.
Так, если сказано — «процесс церковников», то поймём во многомножественном
числе. Да, впрочем, и сам Верховный Обвинитель охотно разъясняет нам: «почти по всем
Трибуналам Республики прокатились» подобные процессы (стр. 61). Совсем недавно были
они в Северо–Двинском, Тверском, Рязанском Трибуналах, в Саратове, Казани, Уфе,
Соль–вычегодске, Царёвококшайске. Судилось духовенство, псаломщики и активные
прихожане — представители неблагодарной «православной церкви, освобождённой
Октябрьской революцией».
Читателю помнится тут противоречие: почему же многие эти процессы — ранее
московского образца? Это — лишь недостаток нашего изложения. Судебное и внесудебное
преследование освобождённой Церкви началось ещё в 1918 году и, судя по звенигородскому
делу, уже тогда достигло остроты. В октябре 1918 патриарх Тихон писал в послании
Совнаркому, что нет свободы церковной проповеди, что «уже заплатили кровью
мученичества многие смелые церковные проповедники… Вы наложили руку на церковное
достояние, собранное поколениями верующих людей, и не задумались нарушить их
посмертную волю». (Наркомы, конечно, послания не читали, а управделы вот уж хохотали:
нашёл, чем корить, — посмертная воля! Да с… мы хотели на наших предков! — мы только
на потомков работаем.) «Казнят епископов, священников, монахов и монахинь, ни в чём не
повинных, а просто по огульному обвинению в какой–то расплывчатой и неопределённой

99 Бывший гвардеец–кавалергард Фиргуф, который «потом вдруг духовно переродился, всё роздал нищим и
ушёл в монастырь; — я, впрочем, не знаю, была ли в действительности эта раздача». Да ведь если допустить
духовные перерождения, — что ж останется от классовой теории?