Page 278 - Архипелаг ГУЛаг
P. 278

до Совгавани, до порта Ванино столица нашей Родины Москва. И каждый областной город
               тоже слал красные эшелоны, только не ежедневно. В 1941 так выселяли Республику Немцев
               Поволжья в Казахстан, и с тех пор все остальные нации—так же. В 1945 такими эшелонами
               везли  русских  блудных  сынов  и  дочерей—из  Германии,  из  Чехословакии,  из  Австрии  и
               просто с западных границ, кто сам подъезжал туда. В 1949 так собирали Пятьдесят Восьмую
               в Особые лагеря.
                     Вагон–заки ходят по пошлому железнодорожному расписанию, красные эшелоны — по
               важному  наряду,  подписанному  важным  генералом  ГУЛАГа.  Вагон–зак  не  может  идти  в
               пустое место, в конце его назначения всегда есть вокзал, и хоть плохенький городишка, и
               КПЗ под крышей. Но красный эшелон может идти и в пустоту: куда придёт он, там рядом с
               ним тотчас подымется из моря, степного или таёжного, новый остров Архипелага.
                     Не  всякий  красный  вагон  и  не  сразу  может  везти  заключённых—  сперва  он  должен
               быть подготовлен. Но не в том смысле подготовлен, как, может быть, подумал читатель: что
               его  надо  подмести  и  очистить  от  угля  или  извести,  которые  перевозились  там  перед
               людьми, — это делается не всегда. И не в том смысле подготовлен, что если зима, то его
               надо  проконопатить  и  поставить  печку.  (Когда  построен  был  участок  железной  дороги от
               Княж–Погоста  до  Ропчи,  ещё  не  включённый  в  общую  железнодорожную  сеть,  по  нему
               тотчас же начали возить заключённых—в вагонах, в которых не было ни печек, ни нар. Зэки
               лежали зимой на промёрзлом снежном полу и ещё не получали при этом горячего питания,
               потому что поезд успевал пройти участок всегда меньше чем за сутки. Кто может в мыслях
               перележать  там,  пережить  эти  18–20  часов —  да  переживёт!)  А  подготовка  вот  какая:
               должны быть проверены на целость и крепость полы, стены и потолки вагонов; должны быть
               надёжно обрешечены их маленькие оконца, должна быть прорезана в полу дыра для слива, и
               это  место  особо  укреплено  вокруг  жестяной  обивкой  с  частыми  гвоздями;  должны  быть
               распределены  по  эшелону  равномерно  и  с  нужною  частотой  вагонные  площадки  (на  них
               стоят  посты  конвоя  с  пулемётами),  а  если  площадок  мало,  они  должны  быть  достроены;
               должны быть оборудованы всходы на крыши; должны быть продуманы места расположения
               прожекторов  и  обеспечено  им  безотказное  электропитание;  должны  быть  изготовлены
               длинноручные  деревянные  молотки;  должен  быть  подцеплен  штабной  классный  вагон,  а
               если  нет  его —  хорошо  оборудованы  и  утеплены  теплушки  для  начальника  караула,  для
               оперуполномоченного  и  для  конвоя;  должны  быть  устроены  кухни—для  конвоя  и  для
               заключённых.  Лишь  после  этого  можно  идти  вдоль  вагонов  и  мелом  косо  надписывать:
               «спецоборудование»  или  там  «скоропортящийся».  (В  «Седьмом  вагоне» Евгения Гинзбург
               описала  очень  ярко  этап  красными  вагонами  и  во  многом  освобождает  нас  сейчас  от
               подробностей.)
                     Подготовка эшелона закончена — теперь предстоит сложная боевая операция посадки
               арестантов  в  вагоны.  Тут  две  важные  обязательные  цели:  скрыть  посадку  от  народа  и
               терроризировать заключённых.
                     Утаить посадку от жителей надо потому, что в эшелон сажается сразу около тысячи
               человек (по крайней мере двадцать пять вагонов), это не маленькая группка из вагон–зака,
               которую можно провести и при людях. Все, конечно, знают, что аресты идут каждый день и
               каждый  час,  но  никто  не  должен  ужаснуться  от  их  вида  вместе.  В  Орле  в  38–м  году  не
               скроешь, что в городе нет дома, из которого не было бы арестованных, да и крестьянские
               подводы  с  плачущими  бабами  запружают  площадь  перед  орловской  тюрьмой,  как  на
               стрелецкой казни у Сурикова. (Ах, кто б это нам ещё нарисовал когда–нибудь! И не надейся:
               не модно, не модно…) Но не надо показывать нашим советским людям, что набирается в
               сутки  эшелон  (в  Орле  в  тот  год  набирался).  И  молодёжь  не  должна  этого  видеть:
               молодёжь —  наше  будущее.  И  поэтому  только  ночью —  еженощно,  каждой  ночью,  и  так
               несколько  месяцев —  из  тюрьмы  на  вокзал  гонят  пешую  чёрную  колонну  этапа  (воронки
               заняты на новых арестах). Правда, женщины опоминаются, женщины как–то узнают — вот
               они со всего города ночами крадутся на вокзал и подстерегают там состав на запасных путях,
               они  бегут  вдоль  вагонов,  спотыкаясь  о  шпалы  и  рельсы,  и  у  каждого  вагона  кричат:
   273   274   275   276   277   278   279   280   281   282   283