Page 447 - Архипелаг ГУЛаг

И долго ещё потом, убедясь в бесповоротности, вздыхали и стонали: «Был бы жив
Ильич— никогда б этого не было!»
(А чего этого? Разве не это же было раньше с другими? — см. Часть Первая, главы 8,
9.)
Но всё же — государственные люди! просвещённые марксисты! теоретические умы! —
как же они справились с этим испытанием? как же они переработали и осмыслили заранее не
разжёванное, в газетах не разъяснённое историческое событие? (А исторические события и
всегда налетают внезапно.)
Годами грубо натасканные по поддельному следу, вот какие давали они объяснения,
поражающие глубиной:
1) это— очень ловкая работа иностранных разведок;
2) это — вредительство огромного масштаба! в НКВД засели вредители! (смешанный
вариант: в НКВД засели немецкие разведчики);
3) это—затея местных энкаведистов;
И во всех трёх случаях: мы сами виноваты в потере бдительности! Сталин ничего не
знает! Сталин не знает об этих арестах!! Вот он узнает— он всех их разгромит, а нас
освободит!!
в рядах партии действительно страшная измена (а почему??), и во всей стране кишат
враги, и большинство здесь посажены правильно, это уже не коммунисты, это контрюги, и
надо в камере остерегаться, не надо при них разговаривать. Только я посажен совершенно
невинно. Ну, может быть, ещё и ты. (К этому варианту примыкал и Механошин, бывший
член Реввоенсовета. То есть выпусти его, дай волю— скольких бы он сажал!);
эти репрессии — историческая необходимость развития нашего общества. (Так
говорили немногие из теоретиков, не потерявшие владение собой, например профессор из
Плехановского института народного хозяйства. Объяснение–то верное, и можно было бы
восхититься, как он это правильно и быстро понял, — да закономерности–то самой никто из
них не объяснил, а только в дуделку из постоянного набора: «историческая необходимость
развития»; на что угодно так непонятно говори— и всегда будешь прав.)
И во всех пяти вариантах никто, конечно, не обвинял Сталина — он оставался
незатменным солнцем!
На фоне этих изумительных объяснений психологически очень возможным кажется и
то, которое приписывает своим персонажам Нароков (Марченко) в «Мнимых величинах»:
что все эти посадки есть просто спектакль, проверка верных сталинцев. Надо делать всё, что
от тебя требуют, и кто будет подписывать всё и не озлится— тот будет потом сильно
возвышен.
И если вдруг кто–нибудь из старых партийцев, например Александр Иванович
Якшевич, белорусский цензор, хрипел в углу камеры, что Сталин— никакая не правая рука
Ленина, а— собака, и пока он не подохнет— добра не будет, — на такого ортодоксы
бросались с кулаками, на такого спешили донести своему следователю!
Вообразить себе нельзя благомысла, который на минуту бы ёкнул в мечте о смерти
Сталина.
Вот на каком уровне пытливой мысли застал 1937 год благонамеренных ортодоксов! И
как же оставалось им настраиваться перед судом? Очевидно, как Парсонс в «1984» у
Ору–элла: «Разве партия может арестовать невиновного? Я на суде скажу им: спасибо, что
вы спасли меня, пока ещё можно было спасти!»
И какой же выход они для себя нашли? Какое же действенное решение подсказала им
их революционная теория? Их решение стоит всех их объяснений! Вот оно.
Чем больше посадят— тем скорее вверху поймут ошибку] А поэтому— стараться как
можно больше называть фамилий] Как можно больше давать фантастических показаний на
невиновных! всю партию не арестуют!
(А Сталину всю и не нужно было, ему только головку и дол–гостажников.)
Как среди членов всех российских партий коммунисты оказались первыми, кто стал