Page 464 - Архипелаг ГУЛаг

другое слово, другая интонация.
И проходит час, и проходит ещё час. В нашей камере уже спят, а ему куда торопиться,
это ж его работа и есть. Как отвязаться? Какие они вязкие. Уж он намекнул и об этапе, и об
общих работах, уже он выражал подозрение, что я заклятый враг, и переходил опять к
надежде, что я — заклятый друг.
Уступить — не могу. И на этап мне не хочется ехать зимой. С тоской я думаю: чем это
всё кончится?
Вдруг он поворачивает разговор к блатным. Он слышал от надзирателя Сенина, что я
резко высказываюсь о блатных, что у меня были с ними столкновения. Я оживляюсь: это—
перемена ходов. Да, я их ненавижу. (Но знаю, что вы их любите!)
И чтоб меня окончательно растрогать, он рисует такую картину: в Москве у меня жена.
Без мужа она вынуждена ходить по улицам одна, иногда и ночью. На улицах часто
раздевают. Вот эти самые блатные, которые бегут из лагерей. (Нет, которых вы
амнистируете!) Так неужели я откажусь сообщить оперуполномоченному о готовящихся
побегах блатных, если мне станет это известно?
Что ж, блатные— враги, враги безжалостные, и против них, пожалуй, все меры
хороши… Там уж хороши, не хороши, а главное — сейчас выход хороший. Это как будто и
—
— Можно. Это— можно.
Ты сказал! Ты сказал, а бесу только и нужно одно словечко! И уже чистый бланк
порхает передо мной на стол:
«Обязательство
Я, имярек, даю обязательство сообщать оперуполномоченному лагучастка о…»
— …готовящихся побегах заключённых…
— Но мы говорили только о блатных!
— А кто же бегает кроме блатных?.. Да как я в официальной бумаге напишу
«блатных»? Это же жаргон. Понятно и так.
— Но так меняется весь смысл!
— Нет, я таки вижу: вы — не наш человек, и с вами надо разговаривать совсем иначе.
И — не здесь.
О, какие страшные слова — «не здесь», когда вьюга за окном, когда ты придурок и
живёшь в симпатичной комнате уродов! Где же это «не здесь»? В Лефортове? И как это —
«совсем иначе»? Да в конце концов, ни одного побега в лагере при мне не было, такая ж
вероятность, как падение метеорита. А если и будут побеги — какой дурак будет перед тем о
них разговаривать? А значит, я не узнаю. А значит, мне нечего будет и докладывать. В конце
концов, это совсем неплохой выход… Только…
— Неужели нельзя обойтись без этой бумажки?
— Таков порядок.
Я вздыхаю. Я успокаиваю себя оговорочками и ставлю подпись о продаже души. О
продаже души для спасения тела. Окончено? Можно идти?
О нет. Ещё будет «о неразглашении». Но ещё раньше, на этой же бумажке:
— Вам предстоит выбрать псевдоним. Псевдоним?.. Ах, кличкуі Да–да–да, ведь
осведомители
должны иметь кличку! Боже мой, как я быстро скатился. Он таки меня переиграл.
Фигуры сдвинуты, мат признан.
И вся фантазия покидает мою опустевшую голову. Я всегда могу находить фамилии
для десятка героев. Сейчас я не могу придумать никакой клички. Прислушиваясь ли за
окном, он милосердно подсказывает мне:
— Ну, например, Ветров.
И я вывожу в конце обязательства — «Ветров». Эти шесть букв выкаляются в моей
памяти позорными трещинами.
Ведь я же хотел умереть с людьми! Я же готов был умереть с людьми! Как получилось,