Page 466 - Архипелаг ГУЛаг

куда они заслужили. Прямых последствий для себя я ничуть не боялся — их быть не могло в
тот славный год. И очень весело бы уйти от него, хлопнув дверью.
Но я подумал: а мои рукописи? Целыми днями они лежат в моей хатке, защищенные
слабым замочком да ещё маленькой хитростью внутри. А ночами я их достаю и пишу.
Разозлю КГБ— будут искать мне отместку, что–нибудь компрометирующее, и вдруг найдут
рукописи?
Нет, надо кончить миром.
О, страна! О, заклятая страна, где в самые свободные месяцы самый внутренне
свободный человек не может позволить себе поссориться с жандармами!.. Не может в глаза
им вызвездить всё, что думает!
— Я тяжело болен, вот что. Болезнь не разрешает мне приглядываться,
присматриваться. Хватит с меня забот. Давайте на этом кончим.
Конечно, жалкая отговорка, жалкая, потому что само право вербовать я за ними
признаю, а нужно высмеять и опрокинуть именно его.
А он ещё не соглашался, нахалюга! Он ещё полчаса доказывал, что и тяжело больной
тоже должен сотрудничать!.. Но, видя окончательную мою непреклонность, сообразил:
— А справка есть у вас лишняя?
— Какая?
— Ну, что вы так больны.
— Справка— есть.
— Тогда принесите справку.
Ему ведь выработка нужна, выработка за рабочий день. Оправдание, что кандидатура
была намечена правильно, да не знали, что человек так болен серьёзно. Справка нужна была
ему не просто прочесть, а— подшить и тем прекратить затею.
Отдал я ему справку, и на том рассчитались.
Это были самые свободные месяцы нашей страны за полстолетия!
А у кого справки не было?

* * *

Умелость опера состоит в том, чтобы сразу взять нужную отмычку. В одном из
сибирских лагерей прибалтийца У, хорошо знающего русский язык (потому на него и выбор
пал), зовут «к начальнику», а в кабинете начальника сидит какой–то неизвестный
горбоносый капитан с гипнотизирующим взглядом кобры. «Закрывайте плотно дверь!» —
очень серьёзно предупреждает он, будто вот–вот ворвутся враги, а сам из–под мохнатых
бровей не спускает с У. пылающих глаз — и уже всё в У. опускается, его уже что–то жжёт,
что–то душит. Прежде чем вызвать У, капитан собрал, конечно, о нём все сведения и ещё
заочно представил, что № 1, № 2, № 3, № 4— все отпадают, что здесь подойдёт только самая
последняя и самая сильная, но ещё несколько минут он жгуче смотрит в незамутнённые
незащищённые глаза У, проверяя своими кобряными, а заодно лишая его воли, уже
невидимо возвышая над ним то, что сейчас обрушится.
Опер тратит время только на маленькое вступление, но говорит не тоном отвлечённой
политграмоты, а— напряжённо, как о том, что сейчас или завтра взорвётся и на их
лагпункте: «Вам известно, что мир разделился на два лагеря, один из них будет побит, и мы
твёрдо знаем какой. Вы знаете— какой?.. Так вот, если вы хотите остаться жить, вы должны
отколоться от гиблого капиталистического берега и пристать к новому берегу. Знаете, у
Лациса «К новому берегу»?» — И ещё несколько таких фраз, а сам не спускает горячего
угрожающего взора и, окончательно выяснив для себя номер отмычки, с тревожной
значительностью спрашивает: «А как ваша семья?» И всех семейных запросто называет по
именам! Он помнит, по сколько лет детям! Значит, он уже занимался семьёй, это очень
серьёзно! «Вы понимаете, конечно, — гипнотизирует он, — что вы с семьёй— одно целое.
Если ошибётесь вы и погибнете— сейчас же погибнет и ваша семья. Семей изменников