Page 467 - Архипелаг ГУЛаг

(усиляет он голосом) мы не оставляем жить в здоровой советской среде. Итак: делайте выбор
между двумя мирами! между жизнью и смертью! Я предлагаю вам взять обязательство
помогать оперчекистскому отделу! В случае вашего отказа ваша семья полностью и
немедленно будет посажена в лагеря! В наших руках— полная власть (и он прав), и мы не
привыкли отступать от своих решений (и опять же прав)! Раз мы выбрали вас, вы— будете с
нами работать!»
Всё это внезапно грохнуло на голову У, он не приготовлен, он никак и думать не мог,
он считал, что стучат негодяи, но что предложат— ему? Удар— прямой, без ложных
движений, без проволочки времени, и капитан ждёт ответа: вот взорвётся и всё взорвёт! И
думает У: а что невозможно для них? Когда щадили они чьи–нибудь семьи? Не стеснялись
же «раскулачивать» семьями до малых детей, и с гордостью писали в газетах. Видел У. и
работу Органов в 1940–41 в Прибалтике, ходил на тюремные дворы смотреть навал
расстрелянных при отступлении. И в 1944 году слушал прибалтийские передачи из
Ленинграда. Как взгляд капитана сейчас, передачи были полны угроз и дышали местью. В
них обещалось расправиться со всеми, решительно со всеми, кто помогал врагу 326 . Так что
заставит их проявить милосердие теперь? Просить— бесполезно. Надо выбирать. (Только
вот чего ещё не понимает У., поддавшись и сам легенде об Органах: что нет в этой машине
такого великолепного взаимодействия и взаимоотзывчивости, чтобы сегодня он отказался
стать стукачом на сибирском лагпункте, а через неделю его семью потянули бы в Сибирь. И
ещё одного не понимает он. Как плохо ни думает он об Органах, но они ещё хуже: скоро
ударит час, и все эти семьи, все эти сотни тысяч семей тронут в общую ссылку на погибель,
не сверяясь, как ведут себя в лагере отцы.)
Страх за одного себя его б не поколебнул. Но представил У. свою жену и свою дочь в
лагерных условиях— в этих бараках, где даже занавесками не завешивается блуд и где нет
никакой защиты для женщины моложе шестидесяти лет. И он — дрогнул. Отмычка выбрана
правильно. Никакая б не взяла, а эта— взяла.
Ну, ещё он тянет: я должен обдумать. — Хорошо, три дня обдумывайте, но не
советуйтесь ни с единым человеком. За разглашение вы будете расстреляны! (У. идёт и
советуется с земляком— с тем самым, на которого ему предложат написать и первый донос,
с ним вместе они и отредактируют. Признаёт и тот, что нельзя рисковать семьёю.)
При втором посещении капитана У. даёт дьявольскую расписку, получает задание и
связь: сюда больше не ходить, все дела через расконвоированного придурка Фрола
Ряби–нина.
Это — важная составная часть работы лагерного опера: вот эти резиденты,
рассыпанные по лагерю. Фрол Рябинин — громче всех на народе, весельчак, Фрол
Рябинин— популярная личность, у Фрола Рябинина какая–то блатная работёнка, отдельная
кабина и всегда свободные деньги. С помощью опера простиг он глубины и течения
лагерной жизни и легко в них витает. Вот эти резиденты и есть те канаты, на которых
держится вся сеть.
Фрол Рябинин наставляет У., что передавать донесения надо в тёмном закоулке («в
нашем деле — самое главное конспирация»). Он зовёт его и к себе в кабинку: «Капитан
вашим донесением недоволен. Надо так писать, чтобы на человека получался материал. Вот
я сейчас вас поучу».
И это мурло поучает потускневшего, сникшего, интеллигентного У, как надо писать на
людей гадости. Но понурый вид У. толкает Рябинина к собственному умозаключению: надо
этого хлюпика подбодрить, надо огонька ему влить! И он говорит уже по–дружески:
«Слушайте, вам трудно жить. Иногда хочется подкупить чего–нибудь к пайке. Капитан хочет

326 Но педагог, но заводской рабочий, но трамвайный кондуктор, но каждый, кто питает себя работою, —
ведь все ж они помогают! Не помогает оккупантам только спекулянт на базаре и партизан в лесу! Крайний тон
этих неосмысленных ленинградских передач толкнул несколько сот тысяч человек к бегству в Скандинавию в
1944.