Page 559 - Архипелаг ГУЛаг

серьёзному, стойкому парню, сидящему уже десятый год, открывается:
— Что? сидишь, кулацкий сынок? Твой отец всё землю пахал да коров набирал —
думал в царство небесное взять. И где он теперь? В ссылке умер? И тебя посадил? Не–ет,
мой отец был поумней: он сызмалетства всё дочиста пропивал, изба голая, в колхоз и курицы
не сдал, потому что нет ничего, — и сразу бригадир. И я за ним водку пью, горя не знаю.
И получалось, что он прав: Синебрюхову после срока в ссылку ехать, а Муравлёв —
председатель месткома строительства.
Правда, от этого председателя месткома и десятника прораб Буслов не знал как и
избавиться (избавиться невозможно: нанимает их отдел кадров, а не прораб, отдел же кадров
по симпатии подбирает частенько бездельников или дураков). За все материалы и фонд
заработной платы прораб отвечает своим карманом, а Муравлёв то по неграмотности, а то и
по простодушию (он совсем не вредный парень, да бригадиры ж ему за то ещё и подносят)
транжирит этот самый фонд, подписывает непродуманные наряды (заполняют их бригадиры
сами), принимает дурно сделанную работу, а потом надо ломать и делать заново. И Буслов
рад был бы такого десятника заменить на инженера–зэка, работающего с киркой, но из
бдительности не велит отдел кадров.
— Ну, вот говори: какой длины балки у тебя сейчас есть на строительстве, а?
Муравлёв вздыхал тяжело:
— Я пока стесняюсь вам точно сказать…
И чем пьяней был Муравлёв, тем дерзее разговаривал он с прорабом. Тогда прораб
надумывал взять его в письменную осаду. Не щадя своего времени, он начинал писать ему
все приказания письменно (копии подшивая в папку). Приказания эти, разумеется, не
выполнялись, и росло грозное дело. Но не терялся и председатель месткома. Он раздобывал
половину измятого тетрадного листика и за полчаса выводил мучительно и коряво:
«довожу довашего сведенье о Том что все механизмы которые имеются для плотниских
работ в не исправном виде тоесть в Плохом состоянии и исключительно не работают».
Прораб — это уже иная степень производственного начальства, это для заключённых—
постоянный пригнёт и постоянный враг. Прораб уже не входит с бригадирами ни в
дружеские отношения, ни в сделки. Он режет их наряды, разоблачает их тухту (сколько ума
хватает) и всегда может наказать бригадира и любого заключённого через лагерное
начальство:
«Начальнику лагпункта лейтенанту товарищу…
Прошу вас самым строгим образом наказать (желательно — в карцер, но с выводом на
работу) бригадира бетонщиков з/к Зозулю и десятника з/к Ора–чевского за отливку плит
толще указанного размера, в чём выразился перерасход бетона.
Одновременно сообщаю вам, что сего числа при обращении ко мне по поводу записи
объёма работ в наряды з/к бригадир Алексеев нанёс десятнику товарищу Тумаркину
оскорбление, назвав его ослом. Такое поведение з/к Алексеева, подрывающего авторитет
вольнонаёмного руководства, считаю крайне нежелательным и даже опасным и прошу
принять самые решительные меры вплоть до отсылки на этап.
Старший прораб Буслов».
Этого Тумаркина в подходящую минуту Буслов и сам называл ослом, но заключённый
бригадир по цене своей достоин был этапа.
Такие записочки посылал Буслов лагерному начальству что ни день. В лагерных
наказаниях он видел высший производственный стимул. Буслов был из тех
производственных начальников, которые вжились в систему ГУЛАГа и приноровились, как
тут надо действовать. Он так и говорил на совещаниях: «Я имею длительный опыт работы с
зэ–ка зэ–ка и не боюсь их угроз прибить, понимаете ли, кирпичом». Но, жалел он,
гу–лаговские поколения становились не те. Люди, попавшие в лагерь после войны и после
Европы, приходили какие–то непочтительные. «А вот работать в 37–м году, понимаете ли,
было просто приятно. Например, при входе вольнонаёмного зэ–ка зэ–ка обязательно
вставали». Буслов знал и как обмануть заключённых, и как послать на опасные места, он