Page 600 - Архипелаг ГУЛаг

— Мы выслушали вашу невежественную речь. Вы звали нас сюда, но не было
объявлено, что — на погребение великой русской культуры. Мы ждали увидеть
культуртрегера, а увидели погребалыцика. Уж лучше бы вы просто крыли нас матом, чем то,
что говорили сегодня! Должны мы так понимать, что вы говорите от имени советской
власти?
— Да, — ещё гордо подтвердил уже растерявшийся Лосев.
— Так если советская власть будет иметь представителями таких бандитов, как вы, —
она распадётся!
Анна кончила, и зал гулко зааплодировал (все вместе ещё тогда не боялись). И вечер на
этом кончился. Лосев ничего не нашёлся больше. К Анне подходили, в гуще толпы жали
руку и шептали: «Вы погибли, вас сейчас арестуют. Но спасибо–спасибо! Мы вами
гордимся, но вы— погибли! Что вы наделали?»
Дома её уже ждали чекисты. «Товарищ учительница! Как ты бедно живёшь— стол, два
стула и кровать, обыскивать нечего. Мы ещё таких не арестовывали. И отец— рабочий. И
как же при такой бедности ты могла стать на сторону буржуазии?» ЧК ещё не успели
наладить, и привели Анну в комнаты при канцелярии Особого отдела, где уже заключён был
белогвардейский полковник барон Бильдерлинг (Анна была свидетелем его допросов и
конца и потом сказала жене: «Он умер честно, гордитесь!»).
Её повели на допрос в комнату, где Лосев и жил, и работал. При её входе он сидел на
разобранной кровати, в галифе и расстёгнутой нижней рубахе и чесал грудь. Анна сейчас же
потребовала от конвойного: «Ведите меня назад!» Лосев огрызнулся: «Хорошо, сейчас
помоюсь, лайковые перчатки надену, в которых революцию делают!»
Неделю она ждала смертного приговора в экстазе. Скрип–никова теперь вспоминает
даже, что это была самая светлая неделя её жизни. Если эти слова точно понять — можно
вполне поверить. Это тот экстаз, который в награду нисходит на душу, когда ты отбросил все
надежды на невозможное спасение и убеждённо отдался подвигу. (Любовь к жизни
разрушает этот экстаз.)
Она ещё не знала, что интеллигенция города принесла петицию о её помиловании. (В
конце 20–х это б уже не помогло, в начале 30–х на это бы никто и не решился.) Лосев на
допросах стал идти на мировую:
— Сколько городов брал — такой сумасшедшей не встречал. Город на осадном
положении, вся власть в моих руках, а ты меня— гробовщиком русской культуры! — Ну
ладно, мы оба погорячились… Возьми назад «бандита» и «хулигана».
— Нет. Я и теперь о вас так думаю.
— С утра до вечера ко мне лезут, за тебя просят. Во имя медового месяца советской
власти придётся тебя выпустить…
Её выпустили. Не потому, что сочли выступление безвредным, а потому что она—дочь
рабочего. Дочери врача этого бы не простили 393 .
Так Скрипникова начала свой путь по тюрьмам.
В 1922 году она была посажена в Краснодарскую ЧК и просидела там 8 месяцев — «за
знакомство с подозреваемой личностью». В той тюрьме был повальный тиф, скученность.
Хлеба давали осьмушку (50 граммов!), да ещё из подмесей. При ней умер от голода ребёнок
на руках соседки, — и Анна поклялась при таком социализме никогда не иметь ребёнка,
никогда не впасть в соблазн материнства.
Эту клятву она сдержала. Она прожила жизнь без семьи, и рок её — её
неуступчивость — имел случай ещё не раз вернуть её в тюрьму.
Начиналась как будто мирная жизнь. В 1923 Скрипникова поехала поступать в
институт психологии при МГУ. Отвечая на анкету, она написала: «не марксистка».
Принимавшие её посоветовали доброжелательно: «Вы сумасшедшая? Кто же так пишет?

393 Сам же Лосев в 1920 году за бандитизм и насилия был расстрелян в Крыму.