Page 62 - Архипелаг ГУЛаг
P. 62

иногда  до  одних  кальсон,  и  он  должен  в  неподвижности  (тесно)  пробыть  в  карцере
               сутки–трое–пяте–ро (горячая баланда только на третий день). В первые минуты ты думаешь:
               не выдержу и часа. Но каким–то чудом человек высиживает свои пять суток, может быть,
               приобретая и болезнь на всю жизнь.
                     У  карцеров  бывают  разновидности:  сырость, вода.  Уже  после  войны  Машу  Гоголь в
               Черновицкой тюрьме держали босую два часа по щиколотки в ледяной воде — признавайся!
               (Ей было восемнадцать лет, как ещё жалко свои ноги и сколько ещё с ними жить надо!)
                     25. Считать  ли  разновидностью  карцера  запирание  стоя  в  нишу!  Уже  в  1933  в
               Хабаровском ГПУ так пытали С.А. Чеботарёва: заперли голым в бетонную нишу так, что он
               не мог подогнуть колен, ни расправить и переместить рук, ни повернуть головы. Это не всё!
               Стала  капать  на  макушку  холодная  вода  (как  хрестоматийно!..)  и  разливаться  по  телу
               ручейками.  Ему,  разумеется,  не  объявили,  что  это  всё  только  на  двадцать  четыре  часа.
               Страшно это, не страшно, — но он потерял сознание, его открыли назавтра как бы мёртвым,
               он очнулся в больничной постели. Его приводили в себя нашатырным спиртом, кофеином,
               массажем тела. Он далеко не сразу мог вспомнить — откуда он взялся, что было накануне.
               На целый месяц он стал негоден даже для допросов. (Мы смеем предположить, что эта ниша
               и  капающее  устройство  были  сделаны  не  для  одного  ж  Чеботарёва.  В  1949  мой
               днепропетровец  сидел  в  похожем,  правда  без  капанья.  Между  Хабаровском  и
               Днепропетровском да за 16 лет допустим и другие точки?)
                     26. Голод уже упоминался при описании комбинированного воздействия. Это не такой
               редкий способ: признание из заключённого выголодить. Собственно, элемент голода, так же
               как  и  использование  ночи,  вошёл  во  всеобщую  систему  воздействия.  Скудный  тюремный
               паёк, в 1933 невоенном году — 300 грамм, в 1945 на Лубянке — 450, игра на разрешении и
               запрете передач или ларька — это применяется сплошь ко всем, это универсально. Но бывает
               применение  голода  обострённое:  вот  так,  как  продержали  Чульпенёва  месяц  на  ста
               граммах —  и  потом  перед  ним,  приведенным  из  ямы,  следователь  Сокол  ставил  котелок
               наваристого  борща,  клал  полбуханки  белого  хлеба,  срезанного  наискосок  (кажется,  какое
               значение имеет, как срезанного? — но Чульпенёв и сегодня настаивает: уж очень заманчиво
               было срезано) — однако не накормил ни разу. И как же это всё старо, феодально, пещерно!
               Только та и новинка, что применено в социалистическом обществе. — О подобных приёмах
               рассказывают и другие, это часто. Но мы опять передадим случай с Чеботарёвым, потому что
               он  комбинированный  очень.  Посадили  его  на  72  часа  в  следовательском  кабинете  и
               единственное, что разрешали, — вывод в уборную. В остальном не давали: ни есть, ни пить
               (рядом вода в графине), ни спать. В кабинете  находились всё время три следователя. Они
               работали  в  три  смены.  Один  постоянно  (и  молча,  ничуть  не  тревожа  подследственного)
               что–то  писал,  второй  спал  на  диване,  третий  ходил  по  комнате  и,  как  только  Чеботарёв
               засыпал,  тут  же  бил  его.  Затем  они  менялись  обязанностями.  (Может,  их  самих  за
               неуправность  перевели  на  казарменное  положение?)  И  вдруг  принесли  Чеботарёву  обед:
               жирный украинский борщ, отбивную с жареной картошкой и в хрустальном графине красное
               вино.  Но,  всю  жизнь  имея  отвращение  к  алкоголю,  Чеботарёв  не  стал  пить  вина,  как  ни
               заставлял его следователь (а слишком заставлять не мог, это уже портило игру). После обеда
               ему  сказали:  «А  теперь  подписывай,  что  ты  показал  при  двух  свидетелях^.  —то  есть  что
               молча было сочинено при одном спавшем и одном бодрствующем следователе. С первой же
               страницы Чеботарёв увидел, что со всеми видными японскими генералами он был запросто и
               ото  всех  получил  шпионское  задание.  И  он  стал  перечёркивать  страницы.  Его  избили  и
               выгнали. А взятый вместе с ним другой ка–вэ–жэ–динец Благинин, всё то же пройдя, выпил
               вино, в приятном опьянении подписал — и был расстрелян. (Три дня голодному что такое
               единая рюмка! а тут графин.)
                     27. Битьё, не оставляющее следов. Бьют и резиной, бьют и колотушками, и мешками с
               песком. Очень больно, когда бьют по костям, например следовательским сапогом по голени,
               где  кость  почти  на  поверхности.  Комполка  Карпуни–ча–Бравена  били  21  день  подряд.
               (Сейчас говорит: «и через 30 лет все кости болят и голова».) Вспоминая своё и по рассказам
   57   58   59   60   61   62   63   64   65   66   67