Page 64 - Архипелаг ГУЛаг

Нет, нет, я ему не доверял. — Но вы часто встречались? — Не очень. — Ну, как же не очень?
По показаниям соседей, он был у вас только за последний месяц — такого–то, такого–то и
такого–то числа. Был? — Ну, может быть. — При этом замечено, что, как всегда, вы не
выпивали, не шумели, разговаривали очень тихо, не слышно было в коридор. (Ах,
выпивайте, друзья! бейте бутылки! материтесь погромче! — это делает вас
благонадёжными!) — Ну, так что ж такого? — И вы тоже у него были, вот вы по телефону
сказали: мы тогда провели с тобой такой содержательный вечер. Потом вас видели на
перекрестке — вы простояли с ним полчаса на холоде, и у вас были хмурые лица,
недовольные выражения, вот вы, кстати, даже сфотографированы во время этой встречи.
(Техника агентов, друзья мои, техника агентов.) Итак — о чём вы разговаривали при этих
встречах?
О чём?!. Это сильный вопрос! Первая мысль — вы забыли, о чём вы разговаривали.
Разве вы обязаны помнить? Хорошо, забыли первый разговор. И второй тоже? И третий
тоже? И даже—содержательный вечер? И — на перекрестке. И разговоры с В.? И разговоры
с Г.? Нет, думаете вы, «забыл»— это не выход, на этом не продержишься. И ваш
сотрясённый арестом, защемлённый страхом, омутнённый бессонницей и голодом мозг
ищет: как бы изловчиться по–правдоподобней и перехитрить следователя.
О чём?!. Хорошо, если вы разговаривали о хоккее (это во всех случаях самое
спокойное, друзья!), о бабах, даже и о науке— тогда можно повторить (наука — недалека от
хоккея, только в наше время в науке всё засекречено и можно схватить по Указу о
разглашении). А если на самом деле вы говорили о новых арестах в городе? о колхозах? (и,
конечно, плохо, ибо кто ж о них говорит хорошо?). О снижении производственных
расценок? Вот вы хмурились полчаса на перекрестке — о чём вы там говорили?
Может быть, Б. арестован (следователь уверяет вас, что — да, и уже дал на вас
показания, и сейчас его ведут на очную ставку). Может быть, преспокойно сидит дома, но на
допрос его выдернут и оттуда и сличат у него: о чём вы тогда хмурились на перекрестке?
Сейчас–то, поздним умом, вы поняли: жизнь такая, что всякий раз, расставаясь, вы
должны были уговариваться и чётко запоминать: о чём бишь мы сегодня говорили? Тогда
при любых допросах ваши показания сойдутся. Но вы не договорились. Вы всё–таки не
представляли, какие это джунгли.
Сказать, что вы договаривались поехать на рыбалку? А Б. скажет, что ни о какой
рыбалке речи не было, говорили о заочном обучении. Не облегчив следствия, вы только туже
закрутите узел: о чём? о чём? о чём?
У вас мелькает мысль — удачная? или губительная? — надо рассказать как можно
ближе к тому, что на самом деле было (разумеется, сглаживая всё острое и опуская всё
опасное), —ведь говорят же, что надо лгать всегда поближе к правде. Авось, и Б. так же
догадается, расскажет что–нибудь около этого, показания в чём–то совпадут, и от вас
отвяжутся.
Через много лет вы поймёте, что это была совсем неразумная идея и что гораздо
правильней играть неправдоподобного круглейшего дурака: не помню ни дня своей жизни,
хоть убейте. Но вы не спали трое суток. Вы еле находите силы следить за собственной
мыслью и за невозмутимостью своего лица. И времени вам на размышление — ни минуты. И
сразу два следователя (они любят друг к другу в гости ходить) упёрлись в вас: о чём? о чём?
о чём?
И вы даёте показание: о колхозах говорили (что не всё ещё налажено, но скоро
наладится). О понижении расценок говорили… Что именно говорили? Радовались, что
понижают? Но нормальные люди так не могут говорить, опять неправдоподобно. Значит,
чтобы быть вполне правдоподобным: немножко жаловались, что немножко прижимают
расценками.
А следователь пишет протокол сам, он переводит на свой язык: в эту нашу встречу мы
клеветали на политику партии и правительства в области заработной платы.
И когда–нибудь Б. упрекнёт вас: эх, растяпа, а я сказал — мы о рыбалке