Page 63 - Архипелаг ГУЛаг

он насчитывает 52 приёма пыток. Или вот ещё как: зажимают руки в специальном
устройстве — так, чтобы ладони подследственного лежали плашмя на столе, — и тогда бьют
ребром линейки по суставам — можно взвопить! Выделять ли из битья особо — выбивание
зубов? (Карпуничу выбили восемь.)
У секретаря Карельского обкома Г. Куприянова, посаженного в 1949, иные выбитые
зубы были простые, они не в счёт, а иные — золотые. Так сперва давали квитанцию, что
взяты на хранение. Потом спохватились и квитанцию отобрали.
Как всякий знает, удар кулаком в солнечное сплетение, перехватывая дыхание, не
оставляет ни малейших следов. Лефортовский полковник Сидоров уже после войны
применял вольный удар галошей по свисающим мужским придаткам (футболисты,
получившие мячом в пах, могут этот удар оценить). С этой болью нет сравнения, и обычно
41
теряется сознание .
28. В Новороссийском НКВД изобрели машинки для зажимания ногтей. У многих
новороссийских потом на пересылках видели слезшие ногти.
29. А смирительная рубашка!
30. А перелом позвоночника! (Всё то же Хабаровское ГПУ, 1933.)
31. А взнуздание («ласточка»)? Это—метод Суханове кий, но и Архангельская тюрьма
знает его (следователь Ивков, 1940). Длинное суровое полотенце закладывается тебе через
рот (взнуздание), а потом через спину привязывается концами к пяткам. Вот так, колесом на
брюхе, с хрустящей спиной, без воды и еды полежи суток двое.
Надо ли перечислять дальше? Много ли ещё перечислять? Чего не изобретут праздные,
сытые, бесчувственные?..
Брат мой! Не осуди тех, кто так попал, кто оказался слаб и подписал лишнее…

* * *

Но вот что. Ни этих пыток, ни даже самых «лёгких» приёмов не нужно, чтобы получить
показания из большинства, чтобы в железные зубы взять ягнят, неподготовленных и
рвущихся к своему тёплому очагу. Слишком неравно соотношение сил и положений.
О, в каком новом виде, изобилующем опасностями, — подлинными африканскими
джунглями представляется нам из следовательского кабинета наша прошлая прожитая
жизнь! А мы считали её такой простой!
Вы, Α., и друг ваш Б., годами друг друга зная и вполне друг другу доверяя, при
встречах смело говорили о политике малой и большой. И никого не было при этом. И никто
не мог вас подслушать. И вы не донесли друг на друга, отнюдь.
Но вот вас, Α., почему–то наметили, выхватили из стада за ушки и посадили. И
почему–нибудь, ну, может быть, не без чьего–то доноса на вас, и не без вашего перепуга за
близких, и не без маленькой бессонницы, и не без карцерочка, вы решили на себя махнуть
рукой, но уж других не выдавать ни за что! И в четырёх протоколах вы признали и
подписали, что вы — заклятый враг советской власти, потому что рассказывали анекдоты о
вожде, желали вторых кандидатов на выборах и заходили в кабину, чтобы вычеркнуть
единственного, да не было чернил в чернильнице, а ещё на вашем приёмнике был
16–метровый диапазон и вы старались через глушение что–нибудь расслышать из западных
передач. Вам десятка обеспечена, однако рёбра целы, воспаления лёгких пока нет, вы никого
не продали и, кажется, умно выкрутились. Уже вы высказываете в камере, что наверно
следствие ваше подходит к концу.
Но чу! Неторопливо любуясь своим почерком, следователь начинает заполнять
протокол № 5. Вопрос: были ли вы дружны с Б.? —Да. —Откровенны с ним в политике? —

41 В 1918 Московский Ревтрибунал судил бывшего надзирателя царской тюрьмы Бондаря. Как высший
пример его жестокости стояло в обвинении, что он «в одном случае ударил политзаключённого с такой силой,
что у того лопнула барабанная перепонка». [Н.В. Крыленко. За пять лет, с. 16.)