Page 678 - Архипелаг ГУЛаг

заключённый, казах, который выследил их яму–заначку и донёс.
Арест, избиения, допросы. Для Тэнно— слишком много «совпадений», похожих на
побеги. Когда их отправляют вкен–гирскую тюрьму и Тэнно стоит лицом к стене, руки
назад, мимо проходит начальник КВЧ, капитан, останавливается против Тэнно и восклицает:
— Эх ты! Эх, ты–ы! А ещё — самодеятельностью занимался!
Больше всего его поражает, что беглецом оказался разносчик лагерной культуры. Ему в
день концерта выдавали лишнюю порцию каши— а он бежал! Что ж ещё человеку надо?..
9 мая 1950 года, в пятилетие Победы, фронтовой моряк Тэнно вошёл в камеру
знаменитой кенгирской тюрьмы. В почти тёмной камере с малым окошком наверху — нет
воздуха, но множество клопов, все стены покрыты кровью раздавленных. В это лето
разражается зной в 40–50 градусов, все лежат голые. Попрохладнее под нарами, но ночью с
криком оттуда выскакивают двое: на них сели фаланги.
В кенгирской тюрьме— избранное общество, свезенное из разных лагерей. Во всех
камерах— беглецы с опытом, редкий подбор орлов. Наконец попал Тэнно к убеждённым
беглецам!
Сидит здесь и Иван Воробьёв, капитан, Герой Советского Союза. Во время войны он
был партизаном во Псковской области. Это — решительный человек неугнетаемого нрава. У
него уже есть неудачные побеги и ещё будут впереди. На беду, он не может принять
тюремной окраски— приблатнённости, помогающей беглецу. Он сохранил фронтовую
прямоту, у него — начальник штаба, они чертят план местности и открыто совещаются на
нарах. Он не может перестроиться к лагерной скрытости и хитрости, и его всегда продают
стукачи.
Бродил в головах план: схватить надзирателя при выдаче вечерней пищи, если будет он
один. Его ключами отворить все камеры. Ринуться к выходу из тюрьмы, овладеть им. Затем,
открыв тюремную дверь, лавиной броситься к лагерной вахте. Взять вахтёров на прихват и
вырваться за зону в начале тёмного времени.
Стали выводить их на стройку жилого квартала — возник план уползти по
канализационным трубам.
Но планы не дошли до осуществления. Тем же летом всё это избранное общество
заковали в наручники и повезли почему–то в Спасск. Там их поместили в отдельно
охраняемый барак. На четвёртую же ночь убеждённые беглецы вынули решётку окна, вышли
в хоздвор, беззвучно убили там собаку и через крышу должны были переходить в огромную
общую зону. Но железная крыша стала мяться под ногами, и в ночной тишине это было как
грохот. У надзора поднялась тревога. Однако когда пришли к ним в барак, — все мирно
спали, и решётка стояла на месте. Надзирателям просто померещилось.
Не суждено, не суждено пребывать им долго на месте! Убеждённых беглецов, как
летучих голландцев, гонит дальше беспокойный их жребий. И если они не убежали, то везут
их. Теперь эту всю пробивную компанию перебрасывают в наручниках в экибастузскую
тюрьму. Тут присоединяют к ним и своих неудавшихся беглецов — Брюхина и Мутьянова.
Как виновных, как режимных, их выводят на известковый завод. Негашёную известь
они разгружают с машин на ветру, и известь гасится у них в глазах, во рту, в дыхательном
горле. При разгрузке печей их голые потные тела осыпаются пылью гашеной извести.
Ежедневная эта отрава, измысленная им в исправление, только вынуждает их поспешить с
побегом.
План напрашивается сам: известь привозят на автомашинах— на автомашине и
вырваться. Рвать зону, она ещё проволочная здесь. Брать машину, пополней заправленную
бензином. Классный шофёр среди беглецов— Коля Жданок, напарник Тэнно по
неудавшемуся побегу от пилорезки. Договорено: он и поведёт машину. Договорено, но
Воробьёв слишком решителен, он— слишком действие, чтобы довериться чьей–то чужой
руке. И когда машину прихватывают (к шофёру в кабину с двух сторон влезают беглецы с
ножами, и бледному шофёру остаётся сидеть посредине и невольно участвовать в побеге), —
место водителя занимает Воробьёв.