Page 683 - Архипелаг ГУЛаг

раньше, но— прямо на солдат, и лиц не прячем. В двух метрах от нас проходят. Чтоб не
поворачиваться к ним спинами, мы даже почти останавливаемся. Они идут, толкуют своё —
и мы со спин друг у друга срываем номера!
Не замечены?!.. Свободны?! Теперь в посёлок за машиной. Но — что это?? Над лагерем
взвивается ракета! другая! третья!..
Нас обнаружили! Сейчас погоня! Бежать!!
И мы не решаемся больше рассматривать, раздумывать, соображать— весь наш
великолепный план уже сломан. Мы бросаемся в степь — просто дальше от лагеря! Мы
задыхаемся, падаем на неровностях, вскакиваем — а там взлетают и взлетают ракеты! По
прошлым побегам мы представляем: сейчас выпустят погоню на лошадях с собаками на
сворках— во все стороны по степи. И всю нашу драгоценную махорку мы сыпем на следы и
делаем крупные прыжки.
Случайность! Случайность, как тот встречный воронок! Случайность, которую
невозможно предвидеть! На каждом шагу подстерегают нас в жизни случайности
благоприятные и враждебные. Но только в побеге, но только на хребте риска мы познаём
всю их полную увесистость. Совершенно случайно через три–пять минут после выпол–за
Тэнно и Жданка погасает свет зоны — и только поэтому с вышек швыряют ракетами,
которых в тот год ещё много было в Экибастузе. Если бы беглецы ползли на пять минут
позже — насторожившиеся конвоиры могли бы заметить их и расстрелять. Если бы беглецы
смогли под освещенным ярким небом умерить себя, спокойно рассмотреть зону и увидеть,
что погасли фонари и прожекторы зоны, они спокойно отправились бы за автомашиной, и
весь их побег сложился бы совсем иначе. — Но в их положении— только что подлезли, и
вдруг ракеты над зоной— и усомниться было нельзя, что это— за ними, по их головы.
Короткий перебой в осветительной сети — и весь их побег оказался перевёрнут и
распластан.
Теперь надо посёлок обойти большим кругом по степи. Это берёт много времени и
труда. Коля начинает сомневаться, правильно ли я веду. Обидно.
Но вот и насыпь железной дороги на Павлодар. Обрадовались. С насыпи Экибастуз
поражает рассыпанными огнями и кажется таким большим, каким мы никогда его не видели.
Подобрали палочку. Держась за неё, пошли так: один по одному рельсу, другой по
другому. Пройдёт поезд, и собаки по рельсам не возьмут следа.
Метров триста так прошли, потом прыжками— и в степь.
И вот когда стало дышать нам легко, совсем по–новому! Захотелось петь, кричать! Мы
обнялись. Мы на самом деле свободны! И какое уважение к себе, что мы решились на побег,
осуществили его и обманули псарню.
И хотя все испытания воли только начинаются, а ощущение такое, что главное уже
совершено.
Небо— чистое. Тёмное и полное звёзд, каким из лагеря оно никогда не видно из–за
фонарей. По Полярной мы пошли на северо–северо–восток. А потом подадимся правей — и
будем у Иртыша. Надо постараться за первую ночь уйти как можно дальше. Этим в квадрат
раз расширяется круговая зона, которую погоня должна будет держать под контролем.
Вспоминая весёлые бодрые песенки на разных языках, мы быстро идём, километров по
восемь в час. Но оттого, что много месяцев мы сидели в тюрьме, наши ноги, оказывается,
разучились ходить, и вот устают. (Мы предвидели это, но ведь мы думали ехать на машине.)
Мы начинаем ложиться, составив ноги кверху шалашиком. И опять идём. И ещё ложимся.
Странно долго не угасает зарево Экибастуза за спинами. Несколько часов мы идём, а
зарево всё стоит на небе.
Но кончается ночь, восток бледнеет. Днём по гладкой открытой степи нам не только
идти нельзя, нам даже спрятаться здесь нелегко: ни кустов, ни порядочной высокой травы, а
искать нас будут и с самолёта, это известно.
И вот мы ножами выкапываем ямку (земля твёрдая, с камнями, копать трудно) —
шириною в полметра, глубиною сантиметров в тридцать, ложимся туда валетом,