Page 685 - Архипелаг ГУЛаг

Пустая ночь!.. Опять светает. Опять рвём караганник. Яму копать — а моего кривого
турецкого ножа нет. Я потерял его, когда лежал или когда резко бросился от насыпи. Беда!
Как можно беглецу без ножа? Вырыли ямку колиным.
Одно только хорошо: у меня было предсказание, что я погибну тридцати восьми лет.
Моряку трудно не быть суеверным. Но наступившее утро двадцатого сентября — мой день
рожденья. Мне исполняется сегодня тридцать девять. Предсказание больше меня не
касается. Я буду жить!
И опять лежим мы в ямке— без движения, без воды… Если б могли заснуть! — не
спим. Если б дождь пошёл! — растянуло. Плохо. Кончаются третьи сутки побега—у нас ещё
не было ни капли воды, мы глотаем в день по пять таблеток глюкозы. И продвинулись мы
мало— может быть, на треть пути до Иртыша. А друзья там в лагере радуются за нас, что у
зелёного прокурора мы получили свободу…
Сумерки. Звёзды. Курс норд–ост. Бредём. Вдруг слышим крик вдали: «Ва–ва–ва–ва!»
Что это? По рассказу опытного беглеца Кудлы — так казахи отгоняют волков от овец.
Овцу! Овцу бы нам! — и мы спасены. В вольных условиях никогда бы не подумали
пить кровь. А здесь— только дай.
Крадёмся. Ползём. Строения. Колодца невидим. В дом заходить— опасно, встреча с
людьми— это след. Крадёмся к саманной кошаре. Да, это казашка кричала, отгоняя волков.
Переваливаемся в кошару, где стена пониже, нож у меня в зубах. Ползком — охота на овцу.
Вот слышу — дышит рядом. Но— шарахаются от нас, шарахаются! Мы опять заползаем с
разных сторон. Как бы за ногу схватить? Бегут! (Позже, будет время, объяснят мне, в чём
была ошибка. Мы ползём — и овцы принимают нас за зверей. Надо было подходить во весь
рост, по–хозяйски, и овцы легко бы дались.)
Казашка чует что–то неладное, подошла, всматривается в темноту. Огня при ней нет,
но подняла комья земли, стала бросать ими, попала в Колю. Идёт прямо на меня, вот сейчас
наступит! Увидела или почувствовала, заверещала: «Шайтан! Шайтан!» — и от нас, а мы от
неё, через стенку, и залегли. Мужские голоса. Спокойные. Наверно, говорят: почудилось
бабе.
Поражение. Что ж, бредём дальше.
Силуэт лошади. Красавица! Нужна бы. Подходим. Стоит. Потрепали её по шее,
накинули на неё ремень. Жданка я подсадил, а сам не могу вскарабкаться, так ослаб. Руками
цепляюсь, животом наваливаюсь, а ноги взбросить не могу. Она вертится. Вот вырвалась,
понесла Жданка, свалила. Хорошо хоть ремень остался у него в руке, не оставили следа, вали
всё на шайтана.
Из сил выбились с этой лошадью. Ещё трудней идти. А тут земля пошла распаханная,
борозды. Увязаем, волочим ноги. Но отчасти это и хорошо: где пахота— там люди, где
люди — там вода.
Идём, бредём, тащимся. Опять силуэты. Опять залегли и ползём. Стоги сена! Здорово,
луга? Иртыш близко? (Ещё ой как далеко…) Из сил последних забрались наверх, закопались.
Вот когда заснули мы на целый день! Вместе с бессонной ночью перед побегом это мы
потеряли уже пять ночей без сна.
Мы просыпаемся в конце дня, слышим трактор. Осторожно разбираем сено,
высовываем головы чуть–чуть. Подъехали два трактора. Избёнка. Уже вечереет.
Идея! — в трактор залита охлаждающая вода! Трактористы лягут спать — и мы её
выпьем.
Стемнело. Исполнилось четверо суток побега. Ползём к тракторам.
Хорошо хоть собаки нет. Тихо добрались до слива, глотнули, — нет, с керосином вода.
Отплёвываемся, не можем пить.
Всё тут у них есть — и вода, и еда. Сейчас постучаться, попросить Христом–Богом:
«Братцы! Люди! Помогите! Мы — узники, мы из тюрьмы бежали!» Как это было в
девятнадцатом веке — к таёжным тропкам выносили горшки с кашей, одежён–ку, медные
деньги.