Page 688 - Архипелаг ГУЛаг

взять. Три часа ловили— измучились, загоняли её в развалины, накидывали петлю из
ремней, так и не далась. Рубы кусали от жалости, а пришлось бросить. Остались нам уздечка
да кнут.
Поели, выпили последнюю воду. Взвалили на себя мешки с пищей, пустое ведро.
Пошли. Сегодня силы есть.
Следующее утро застало нас так, что пришлось спрятаться в кустах и недалеко от
дороги. Место неважное, могут заметить. Протарахтела телега. Не спали ещё и этот день.
С концом восьмых суток пошли опять. Шли сколько–то— и вдруг под ногами мягкая
земля: здесь было пахано. Идём дальше— фары автомобилей по дорогам. Осторожно!
В облаках— молодая луна. Опять вымерший разрушенный казахский аул 442 . А
дальше— огоньки села, и доносится оттуда к нам
Распрягайте, хлопцы, коней!..
Мешки положили в развалинах, а с ведром и с портфелем пошли к селу. Ножи в
карманах. Вот и первый дом — поросёнок хрюкает. Попался бы ты нам в степи! Навстречу
едет парень на велосипеде. «Слушай, браток, у нас тут машина, зерно везём, где б нам воды,
радиатор залить?» Парень слез, повёл нас, показал. На околице — чан, наверно, скот из него
пьёт. Зачерпнули ведро, несём, не пьём. Разошлись с парнем, тогда сели—и пить, пить.
Полведра сразу выпили (сегодня особенно пить хотелось, потому что сыты).
Как будто тянет прохладой. И под ногами — трава настоящая. Должна быть река!
Нужно реку искать. Идём, ищем. Трава выше, кусты. Ива! — а она всегда около воды.
Камыш! И вода!!.. Наверно, затон Иртыша. Ну, теперь плескаться, мыться! Двухметровый
камыш! Утки выпархивают из–под ног. Приволье! Здесь мы не пропадём!
И вот когда, за восемь суток первый раз, желудок обнаружил, что он работает. После
восьми суток бездействия — какие же это мучения! Вот такие, наверно, и роды…
А потом опять к заброшенному аулу. Развели там костёр между стен, варили вяленую
баранину. Надо бы тратить ночь на движение, но хочется есть и есть, ненасытимо. До того
наелись, что двигаться трудно. И, довольные, пошли искать Иртыш. Чего не было восемь
суток, то случилось теперь на развилке — спор. Я говорю — направо, Жданок — налево. Я
чувствую точно, что направо, а он не хочет слушаться. Вот ещё какая опасность ждёт
беглецов — размолвка. В побеге обязательно за кем–нибудь должно быть решающее слово.
Иначе беда. Чтоб настоять на своём, я пошёл направо. Прошёл метров сто, шагов сзади
неслышно. Душа болит. Ведь расставаться нельзя. Присел у стога, смотрю назад… Идёт
Коля! Обнял его. Пошли рядом, как ни в чём не бывало.
Больше кустов, больше прохлады. Подошли к обрыву. Внизу плещет, журчит и влажно
дышит на нас Иртыш… Радость переполняет!
Мы находим стог сена, забираемся в него. Ну, псы, где вы нас ищете? Ау! И крепко
заснули.
И… — проснулись от выстрела! И — собачий лай рядом!..
Как? И всё? И вот уже — конец свободе?..
Прижались, не дышим. Мимо прошёл человек. С собакой. Охотник… Ещё крепче
заснули — на целый день. И так проводили наши девятые сутки.
С темнотой пошли вдоль реки. След мы дали трое суток назад. Теперь псарня ищет нас
только около Иртыша. Им понятно, что мы тянемся к воде. Идти вдоль берега— вполне
можем наскочить на засаду. И неудобно так идти — надо обходить изгибы, затоны, камыши.
Нужна лодка!
Огонёк, домик на берегу. Плеск вёсел, потом тишина. Затаились и долго ждём. Огонь
там погасили. Тихо спускаемся. Вот и лодка. И пара вёсел. Добро! (А ведь мог хозяин и
прихватить их с собой.) «Дальше в море— меньше горя!» Родная стихия. Сперва тихо, без

442 Таких немало по Казахстану от 1930–33 годов. Сперва Будённый прошёл тут со своей конницей (до сих
пор во всём Казахстане — ни одного колхоза его имени, ни одного портрета), потом— голод.