Page 741 - Архипелаг ГУЛаг

вагон–заки, им кричали: «садись на землю!», их обыскивали, отнимали вещи, гоняли в баню,
кормили селёдкой и не давали воды, — всё, как изматывают обычных, не благонастроенных
зэков. Потом под конвоем их водили на суд, они ещё раз посмотрели в лица тем, на кого
донесли, там они забили гвозди в их гробы, навесили замки на их одиночные камеры,
домотали им километры лет до новых катушек — и опять черезо все пересылки привезены и,
разоблачённые, выброшены в прежний лагерь.
Они больше не нужны. Доносчик — как перевозчик…
И кажется, — разве лагерь не замирён? Разве не увезена отсюда почти тысяча человек?
Разве мешает им теперь кто–нибудь ходить в кабинет кума?.. А они — нейдут из штаба. Они
забастовали—и не хотят в зону! Один Кочерава решается нагло сыграть прежнего
правдолюбца, он идёт в бригаду и говорит:
— Нэ знаем, зачем возили! Возили–возили, назад привезли…
Но на одну только ночь и на один только рассвет хватает его дерзости. На следующий
день он убегает в комнату штаба, к своим.
Э–э, значит, не впустую прошло то, что прошло, и не зря легли и сели наши товарищи.
Воздух лагеря уже не может быть возвращён в прежнее гнетущее состояние. Подлость
реставрирована, но очень непрочно. О политике в бараках разговаривают свободно. И ни
один нарядчик и ни один бригадир не осмелится пнуть ногой или замахнуться на зэка. Ведь
теперь все узнали, как легко делаются ножи и как легко вонзаются под ребрину.
Наш островок сотрясся — и отпал от Архипелага…
Но это чувствовали в Экибастузе, едва ли— в Караганде. А в Москве наверняка не
чувствовали. Начался развал системы Особлагов— водном, другом, третьем месте, — Отец
же и Учитель об этом понятия не имел, ему, конечно, не доложили (да не умел он ни от чего
отказываться, и от каторги бы не отказался, пока под ним стул бы не загорелся). Напротив,
для новой ли войны, он намечал в 1953 году большую новую волну арестов, а для того в 1952
расширял систему Особлагов. И так постановлено было Экибастузский лагерь из
лаготделе–ния то Степлага, то Песчанлага обратить в головное отделение нового крупного
прииртышского Особого лагеря (пока условно названного Дальлагом). И вот сверх уже
имевшихся многочисленных рабовладельцев приехало в Экибастуз целое новое Управление
дармоедов, которых мы тоже должны были всех окупить своим трудом.
Обещали не заставить себя ждать и новые заключённые.

* * *

А зараза свободы тем временем передавалась — куда ж было деть её с Архипелага? Как
когда–то дубовские привезли её нам, так теперь наши повезли её дальше. В ту весну во всех
уборных казахстанских пересылок было написано, выскребле–но, выдолблено: «Привет
борцам Экибастуза!»
И первое изъятие «центровых мятежников», человек около сорока, и из большого
февральского этапа 250 самых «отъявленных» были довезены до Кенгира (посёлок Кенгир, а
станция Джезказган) — 3–го лаготделения Степлага, где было и Управление Степлага, и сам
брюхатый полковник Чечев. Остальных штрафных экибастузцев разделили между 1–ми 2–м
отделениями Степлага (Рудник).
Для устрашения восьми тысяч кенгирских зэков объявлено было, что привезены
бандиты. От самой станции до нового здания кенгирской тюрьмы их повели в наручниках.
Так закованною легендой вошло наше движение в рабский ещё Кенгир, чтоб разбудить и его.
Как в Экибастузе год назад, здесь ещё господствовали кулак и донос.
До апреля продержав четверть тысячи наших в тюрьме, начальник Кенгирского
лаготделения подполковник Фёдоров решил, что достаточно они устрашены, и распорядился
выводить на работу. По централизованному снабжению было у них 125 пар новеньких
никелированных наручников последнего коммунистического образца — а сковывая двоих по
одной руке, как раз на 250 человек (этим, наверное, и определилась принятая Кенгиром