Page 742 - Архипелаг ГУЛаг

порция).
Одна рука свободна — это можно жить! В колонне было уже немало ребят с опытом
лагерных тюрем, тут и тёртые беглецы (тут и Тэнно, присоединённый к этапу), знакомые со
всеми особенностями наручников, и они разъяснили соседям по колонне, что при одной
свободной руке ни черта не стоит эти наручники снять — иголкой и даже без иголки.
Когда подошли к рабочей зоне, надзиратели стали снимать наручники сразу в разных
местах колонны, чтоб неумед–ля начать рабочий день. Тут–то и стали умельцы проворно
снимать наручники с себя и с других и прятать под полу: «А у нас уже другой надзиратель
снял!» Надзору и в голову не пришло посчитать наручники, прежде чем запустить колонну, а
при входе на рабочий объект её не обыскивают никогда.
Так в первое же утро наши ребята унесли 23 пары наручников из 125 пар! Здесь, в
рабочей зоне, их стали разбивать камнями и молотками, но скоро догадались острей: стали
заворачивать их в промасленную бумагу, чтоб сохранились лучше, и вмуровывали в стены и
фундаменты домов, которые клали в тот день (20–й жилой квартал, против Дворца Культуры
Кенгира), сопровождая их идеологически несдержанными записками: «Потомки! Эти дома
строили советские рабы. Вот такие наручники они носили».
Надзор клял, ругал бандитов, а на обратную дорогу всё же поднёс ржавых, старых. Но
как ни стерёгся он — у входа в жилую зону ребята стащили ещё шесть. В два следующих
выхода на работу— ещё по несколько. А каждая пара их стоила 93 рубля.
И — отказались кенгирские хозяева водить ребят в наручниках.
В борьбе обретёшь ты право своё!
К маю стали экибастузцев постепенно переводить из тюрьмы в общую зону.
Теперь надо было обучать кенгирцев уму–разуму. Для начала учинили такой показ:
придурка, по праву сунувшегося в ларёк без очереди, придушили не до смерти. Довольно
было для слуха: что–то новое будет! не такие приехали, как мы. (Нельзя сказать, чтоб до того
в джезказганском лагерном гнезде совсем не трогали стукачей, но это не стало
направлением. В 1951 в тюрьме Рудника как–то вырвали ключи у надзирателя, открыли
нужную камеру и зарезали там Казлаускаса.)
Теперь создались и в Кенгире подпольные Центры — украинский и «всероссийский».
Приготовлены были ножи, маски для рубиловки — и вся сказка началась сначала.
«Повесился» на решётке в камере Войнилович. Убиты были бригадир Белокопыт и
благонамеренный стукач Лифшиц, член реввоенсовета в Гражданскую войну на фронте
против Дутова. (Лифшиц был благополучным библиотекарем КВЧ на лаготделении Рудник,
но слава его шла впереди, и в Кенгире он был зарезан в первый же день по прибытии.)
Венгр–комендант зарублен был около бани топорами. И, открывая дорожку в «камеру
хранения», побежал туда первым Сауер, бывший министр советской Эстонии.
Но и лагерные хозяева уже знали, что делать. Стены между четырьмя лагпунктами
здесь были давно. А теперь придумали окружить своей стеной каждый барак — и восемь
тысяч человек в свободное время начали над этим работать. И разгородили каждый барак на
четыре несообщающиеся секции. И все маленькие зонки и каждая секция брались под замки.
(Всё–таки в идеале надо было бы разделить весь мир на одиночки!)
Старшина, начальник кенгирской тюрьмы, был профессиональный боксёр. Он
упражнялся на заключённых, как на грушах. Ещё у него в тюрьме изобрели бить молотом
через фанеру, чтобы не оставлять следов. [Практические работники МВД, они знали, что без
побоев и убийств перевоспитание невозможно; и любой практический прокурор был с ними
согласен. Но ведь мог наехать и теоретик! — вот из–за этого маловероятного приезда
теоретика приходилось подкладывать фанеру.) Один западный украинец, измученный
пытками и боясь выдать друзей, повесился. Другие вели себя хуже. И прогорели оба Центра.
К тому же среди «боевиков» нашлись жадные проходимцы, желавшие неуспеха
движению, а добра себе. Они требовали, чтобы им дополнительно носили с кухни и ещё
выделяли «от посылок». Это тоже помогло очернить и пресечь движение.
Среди тех, кто идёт путём насилия, вероятно, это неизбежно. Думаю, что налётчики