Page 743 - Архипелаг ГУЛаг
P. 743

Камо, сдавая банковские деньги в партийную кассу, не оставляли свои карманы пустыми. И
               чтобы руководивший ими Коба остался без денег на вино? Когда в военный коммунизм по
               всей  Советской  России  запрещено  было  употребление  вина,  держал  же  он  себе  в  Кремле
               винный погреб, мало стесняясь.
                     Как будто пресекли. Но присмирели от первой репетиции и стукачи. Всё же кенгирская
               обстановка очистилась.
                     Семя было брошено. Однако произрасти ему предстояло не сразу и— иначе.

                                                             * * *

                     Хоть  и  толкуют  нам,  что  личность,  мол,  истории  не  куёт,  особенно  если  она
               сопротивляется передовому развитию, но вот четверть столетия такая личность крутила нам
               овечьи хвосты, как хотела, и мы даже повизгивать не смели. Теперь говорят: никто ничего не
               понимал—  ни  хвост  не  понимал,  ни  авангард  не  понимал,  а  самая  старая  гвардия  только
               понимала, но избрала отравиться в углу, застрелиться в дому, на пенсии тихо дожить, только
               бы не крикнуть нам с трибуны.
                     И тот освободительный жребий достался самим нам, малюткам. Вот в Экибастузе, пять
               тысяч плечей подведя под эти своды и поднапрягшись, — трещинку мы всё–таки вызвали.
               Пусть  маленькую,  пусть  издали  не  заметную,  пусть  сами  больше  надорвались, —  ас
               трещинок разваливаются пещеры.
                     Были волнения и кроме нас, кроме Особлагов, но всё кровавое прошлое так заглажено,
               замазано,  замыто  швабрами,  что  даже  скудный  перечень  лагерных  волнений  мне  сейчас
               невозможно установить. Вот узнал случайно, что в 1951, в сахалинском ИТЛовеком лагере
               Вахрушево,  была  пятидневная  голодовка  пятисот  человек  с  большим  возбуждением  и
               арестными  изъятиями —  после  того  как  трое  беглецов  были  исколоты  штыками  у  вахты.
               Известно сильное волнение в Озёрлаге после убийства в строю у вахты 8 сентября 1952 года.
                     Видно,  в  начале  50–х  годов  подошла  к  кризису  сталинская  лагерная  система,  и
               особенно в Особлагах. Ещё при жизни Всемогущего стали туземцы рвать свои цепи.
                     Не предсказать, как бы это пошло при нём самом. Да вдруг — не по законам экономики
               или общества — остановилась медленная старая грязная кровь в жилах низкорослой рябой
               личности.
                     И хотя по Передовой Теории ничто и нисколько от этого не должно было измениться, и
               не  боялись  этого  те  голубые  фуражки,  хоть  и  плакали  5  марта  за  вахтами,  и  не  смели
               надеяться те чёрные телогрейки, хоть и тренькали на балалайках, доведавшись (их за зону в
               тот  день  не  выпустили),  что  траурные  марши  передают  и  вывесили  флаги  с  каймой, —  а
               что–то неведомое в подземельи стало сотрясаться, сдвигаться.
                     Правда, концемартовская амнистия 1953 года, прозванная в лагерях «ворошиловской»,
               своим  духом  вполне  верна  покойнику:  холить  воров  и  душить  политических.  Ища
               популярности  у  шпаны,  она  их,  как  крыс,  распустила  на  всю  страну,  предлагая  жителям
               пострадать, решётки ставить себе на вольные окна, а милиции — заново вылавливать всех,
               прежде выловленных. Пятьдесят же Восьмую она освободила в привычной пропорции:  на
               2–м лагпункте Кенгира из трёх тысяч человек освободилось… трое.
                     Такая  амнистия  могла  убедить  каторгу  только  в  одном:  смерть  Сталина  ничего  не
               меняет. Пощады им как не было, так и не будет. И если они хотят жить на земле, то надо
               бороться!
                     И  в  1953  году  лагерные  волнения  продолжались  в  разных  местах—  заварушки
               помельче,  вроде  12–го  лагпункта  Карлага;  и  крупное  восстание  в  Горлаге  (Норильск),  о
               котором сейчас была бы отдельная глава, если бы хоть какой–нибудь был у нас материал. Но
               никакого.
                     Однако  не  впустую  прошла  смерть  тирана.  Неведомо  отчего  что–то  скрытое  где–то
               сдвигалось, сдвигалось— и вдруг с жестяным грохотом, как пустое ведро, покатила кубарем
               ещё одна личность — с самой верхушки лестницы да в самое навозное болото.
   738   739   740   741   742   743   744   745   746   747   748