Page 852 - Архипелаг ГУЛаг

И поэтому начальник одного из кенгирских лагпунктов (уже очищенного от
мятежников и пополненного экибастуз–цами) вынужден был с трибуны обратиться так:
«Ребята! (на эти короткие годы с 1954 до 1956 сочли возможным называть заключённых
«ребята»). Вы обижаете надзорсостав и конвой криками «бериевцы»! Я вас прошу это
прекратить». На что выступавший маленький В.Г. Власов сказал: «Вы вот за несколько
месяцев обиделись. А я от вашей охраны 18 лет, кроме «фашист», ничего не слышу. А нам не
обидно?» И обещал майор— пресечь кличку «фашисты». Баш на баш.
После всех этих злоплодных разрушительных реформ можно считать отдельную
историю Особлагов законченной 1954 годом и дальше не отличать их от ИТЛ.
Повсюду на разворошенном Архипелаге с 1954 по 1956 год установилось льготное
время — эра невиданных поблажек, может быть, самое свободное время Архипелага, если не
считать бытовых домзаков середины 20–х годов.
Одна инструкция перед другой, один инспектор перед другим выкобенивались, как бы
ещё пораздольнее развернуть в лагерях либерализм. Для женщин отменили лесоповал! — да,
было признано, что лесоповал для женщин якобы тяжёл (хотя тридцатью непрерывными
годами доказано было, что нисколько не тяжёл). — Восстановили условно–досрочное
освобождение для отсидевших две трети срока. — Во всех лагерях стали платить деньги, и
заключённые хлынули в ларьки, и не было разумных режимных ограничений этих ларьков,
да при широкой бесконвойности какой ему режим? — он мог на эти деньги и в посёлке
покупать. — Во все бараки повели радио, насытили их газетами, стенгазетами, назначили
агитаторов по бригадам. Приезжали товарищи лекторы (полковники!) и читали лагерникам
на разные темы — даже об искажении истории Алексеем Н. Толстым, но не так просто было
руководству собрать аудиторию, палками загонять нельзя, нужны косвенные методы
воздействия и убеждения. А собравшиеся гудели о своём и не слушали лекторов. —
Разрешили подписывать лагерников на заём, но, кроме благонамеренных, никто не был этим
растроган, и воспитателям просто за руку каждого приходилось тянуть к подписному листу,
чтобы выдавить из него какую–нибудь десятку (по–хрущёвски — рубль). По воскресеньям
стали устраивать совместные спектакли мужских и женских зон — сюда валили охотно,
даже галстуки покупали в ларьках.
Оживлено было многое из золотого фонда Архипелага— та самозабвенность и
самодеятельность, которою он жил во времена Великих Каналов. Созданы были «Советы
Актива» с секторами учебно–производственным, культурно–массовым, бытовым, как
местком, и с главною задачей— бороться за производительность труда и за дисциплину.
Воссоздали «товарищеские суды» с правами: выносить порицание, налагать штраф и просить
об усилении режима, о неприменении двух третей.
Мероприятия эти когда–то хорошо служили Руководству— но то было в лагерях, не
прошедших выучку особлаговской резни и мятежей. А теперь очень просто: первого же
предсовета (Кенгир) зарезали, второго избили — и никто не хотел идти в Совет Актива.
(Кавторанг Бурковский работал в это время в Совете Актива, работал сознательно и
принципиально, но с большой осторожностью, всё время получая угрозы ножа, и ходил на
собрания бандеровской бригады выслушивать критику своих действий.)
А безжалостные удары либерализма всё подкашивали и подкашивали систему лагерей.
Устроены были «лагпункты облегчённого режима» (и в Кенгире был такой!): по сути, в зоне
только спать, потому что на работу ходить бесконвойно, любым маршрутом и в любое время
(все и старались пораньше уйти, попозже вернуться). В воскресенье же третья часть зэков
увольнялась в город до обеда, третья часть после обеда и только одна треть оставалась не
удостоенной поселковой прогулки.
Это не значит, что мягкости были уж так повсеместны. Сохранялись же и лагпункты
штрафные, вроде «всесоюзного штрафняка» Анзёбы под Братском — всё с тем же кровавым
капитаном Мишиным из Озёрла–га. Летом 1955 там было около 400 штрафников (в том
числе Тэнно). Но и там хозяевами зоны стали не надзиратели, а заключённые.
Пусть читатель поставит себя в положение лагерных руководителей и скажет: можно