Page 857 - Архипелаг ГУЛаг

Так вот, режимы введены слета 1961 года такие: общий — усиленный — строгий —
особый (без «особого» мы никуда с 1922 года…). Выбор режима производится
приговаривающим судом «в зависимости от характера и тяжести преступления, а также
(якобы) от личности преступника». Но проще и короче: пленумами Верховных судов
республик разработаны перечни статей Уголовного кодекса, по которым и видно, кого куда
совать. Это — впредь, это — свежеосуждае–мых. А то живое население Архипелага, кого
хрущёвская предсъездовская реформа застигла на Архипелаге — в «зазонном содержании»,
бесконвойными и на облегчённом режиме? Тех «рассмотрели» местные народные суды по
перечням статей (ну, может быть, ещё по ходатайствам местных оперов) — и рассовали по
четырём режимам 530 .
Эти метания так легки и веселы на верхней палубе! — вправо руль на девяносто! влево
руль на девяносто! — но каковы они грудным клеткам в немом и тёмном трюме? Года
3–4 назад сказали: обзаводитесь семьями, домами, плодитесь и живите — вас уже греет
солнце наступающего коммунизма. Ничего плохого вы с тех пор не совершили, вдруг — лай
собак, хмурые цепи конвоиров, перекличка по делам, и семья ваша осталась в недостроенном
доме, а вас угоняют за какую–то новую проволоку. «Гражданин начальник, а— хорошее
поведение?.. Гражданин начальник, а— добросовестный труд?..» Кобелю под хвост ваше
хорошее поведение! Кобелю под хвост ваш добросовестный труд!..
Какая, какая ответственная администрация на земле допустит вот такие повороты и
прыжки? Разве только в нарождающихся африканских государствах…
Что за мысль руководила реформой 1961 года— истинная, не показная? (Показная —
«добиться лучшего исправления».) По–моему, вот какая: лишить заключённого
материальной и личной независимости, невыносимой для Практических Работников,
поставить его в положение, когда на его желудке отзывалось бы одно движение пальца
Практического Работника, — то есть сделать зэка вполне управляемым и подчинённым. Для
этого надо было: прекратить массовую бесконвой–ность (естественную жизнь людей,
осваивающих дикие места), всех загнать в зону, сделать основное питание недостаточным,
пресечь подсобные его средства: заработок и посылки.
А посылка в лагере — это не только пища. Это — всплеск моральный, это — кипучая
радость, руки трясутся: ты не забыт, ты не одинок, о тебе думают! Мы в наших каторжных
Особлагерях могли получать неограниченное число посылок (их вес — 8 килограммов —
был общепочтовым ограничением). Хотя получали их далеко не все и неравномерно, но это
неизбежно повышало общий уровень питания в лагере, не было такой смертной борьбы.
Теперь введено и ограничение веса посылки — 5 кг — и жестокая шкала: в год не более
шести–че–тырёх–трёх–двух посылок соответственно по режимам. То есть на самом льготном
общем режиме человек может получить раз в два месяца пять килограммов, куда входят и
упаковка и, может быть, что–то из одежды, — и значит, меньше 2 кг в месяц на все виды
еды! А при режиме особом— 600 грамм в месяц… 531
Да если б их–то давали!.. Но и эти жалкие посылки разрешаются лишь тем, кто отсидел
более половины срока. И чтобы не имел никаких «нарушений» (чтобы нравился оперу,
воспитателю, надзирателю и надзирателеву поросёнку)! И обязательно 100%
производственного выполнения. И обязательное участие в «общественной жизни» колонии
(в тех тощих концертах, о которых пишет Марченко; в тех насильственных спартакиадах,

должно оно переползать в обновлённую шкуру. Так получили мы и МООП. Кажется — совсем ново, правда,
очень свежо для слуха? Но ехидный язык непременно обманет и выдаст. Министерство–то получилось охраны,
то есть охранка! Вот рок названий! Куда от них уйти?

530 А как учитывалась при этом степень «исправленности» данного преступника? Да никак, что мы —
электронные машины, что ли! Мы не можем всего учесть!

531 Эти и последующие режимные условия в течение 60–х и 70–х годов всё ужесточались. (Примеч. 1980 г.)