Page 365 - Рассказы

грязным платком.
Через час я вышел на улицу с целью побриться. Первое лицо, которое я увидел около
гостиницы, был Габриэль, наш знакомец.
– Что вы тут делаете? – изумленно спросил я.
– Ожидаю. Может быть, синьорам что-нибудь понадобится.
– Ничего не надо. Как дойти до парикмахерской: налево или направо?
– О, я, конечно, провожу вас! Пойдемте, я знаю, где парикмахерская. О, действительно,
хорошо было бы, если бы Габриэль не знал, где парикмахерская.
– Не надо провожать меня. Я просто возьму извозчика.
– Извозчика? Сейчас!
Он исчез, и через полминуты ко мне подкатил экипаж. Я взглянул на извозчика… Это
был Габриэль.
– Как?! Разве вы и извозчик?!
– Я все, господин. Все, что вам понадобится.
– Я хочу акробата, – пошутил я.
Габриэль камнем скатился на мостовую, положил бич и, хлопнув в ладоши, стал на
голову. Еле уговорил я его усесться на козлы.
В тот же день мы с Сандерсом отправились в знаменитый неаполитанский аквариум.
Человек, продававший билеты, попросил на чай, человек, отбиравший билеты,
попросил на чай же, и сторож при рыбах попросил тоже на чай за то, что он палочкой
пошевелил какого-то гада.
Аквариум действительно был чудесный. Громадные омары и крабы медленно
шевелились за стеклом, беззвучно перебирая чудовищными клещами… Отвратительные
осьминоги такого вида, который только и может пригрезиться в ночных кошмарах, смотрели
на нас страшным неподвижным взглядом, присосавшись к стеклу и медленно втягивая и
вытягивая тошнотворные лапы, покрытые, как маленькими белыми блюдцами, присосками.
Какие-то толстые рыбы с презрительно отвисшей нижней губой, точно сытые
бюрократы, еле шевелили плавниками в тупой дремоте… Стаи юрких рыбок стрелой
неслись по воде, моментально, как по команде, поворачивались и так же стройно неслись в
другую сторону. Одна суетливая рыба чрезвычайно напомнила нам провинциальную
сплетницу: она бестолку шныряла от одной группы к другой, подсматривала, что делают
омары, и, взмахнув возмущенно плавниками, неслась сейчас же к угрям, рассказывала о
виденном, и, махнув хвостом, летела уже к сонному крабу, донося на поведение угрей.
Всюду она вынюхивала, шпионила и подслушивала. И еще потому была она похожа на
человеческую сплетницу, что имела рот узенький, собранный в ниточку, глазки остренькие, а
на голове нечто вроде природного капора.
В то время, как я за ней наблюдал, Сандерс задумчиво стоял около другого стеклянного
ящика, изредка вертя головой во все стороны.
– Вот чудаки! – сказал он. – Насыпали песку и поставили пустой ящик.
Сторож, услышав это, по выражению лиц заметил наше недоумение и, хлопнув
Сандерса ободряюще по плечу, исчез.
Через минуту он явился с длинной палкой. Сунул ее в пустую вазу и – вдруг песок
зашевелился, разорвался на десяток кусков, и каждый кусок песку оказался плоской рыбой, –
до смешного точно – сотворенной мудрой природой под цвет и вид настоящего песка.
– Мимикрия! Защитный цвет. До сих пор я видел это только у бабочек.
Так как мы не были одарены свойством мимикрии и не могли слиться с окружающей
нас обстановкой, то сторож, вернувшись, без труда отыскал нас и потребовал на чай за то,
что пошевелил палкой.
Осьминог, присосавшись к стене, смотрел, как мы расплачивались, и в его страшных
выпученных глазах тоже ясно читалось всеобщее, как эпидемия, желание получить с
форестьера на чай.
– А вот, – сказал я Сандерсу, – посмотрите-ка, какие хорошие раковины. Если бы на