Page 367 - Рассказы

– Она, может быть, просто хорошенькая… Или действительно – красавица?
– Настоящая!
– Так, так… Ну, ступайте! Нам ничего не надо.
– Синьоры! Это вас ни к чему не обязывает, – отчаянно возопил продавец открыток,
видя, что добыча ускользает. – Вы только можете посмотреть! Право, поедем.
Но в это время Габриэль, подойдя к веранде, услышал его слова и налетел на него, как
коршун, – изгнав беднягу в одну минуту.
Смысл его протеста был такой, что, дескать, эти хорошие господа принадлежат ему, он
их нашел, честно около них кормится и никому другому не позволит переходить себе дорогу.
Они спорили, будто два гуртовщика о стаде баранов.
Впрочем, мы их умиротворили, выслав остатки вина и мартаделлы; вся компания
продавцов открыток и просто ротозеев, под предводительством Габриэля, уселась на
ступеньках и стала пировать, издавая в нашу честь восторженные крики и произнося
заздравные тосты.
Я заметил, что Сандерс был на верху блаженства: около нас гремела специально
нанятая нами музыка, пели для нас певцы, внизу пировала восторженная чернь под командой
нашего первого министра… Я подозреваю: не чувствовал ли Сандерс себя в этот момент
королем среди своего доброго народа?
Вечером каналья Габриэль действительно повез нас «смотреть тарантеллу».
В этот вечер изучение неаполитанского быта ни на шаг не подвинулось вперед.
Мы были бессовестно обмануты.
Вас, – путешественников, которые когда-нибудь попадут в Неаполь, – хочу я
предупредить, что такое «тарантелла», которую так усиленно рекомендуют нечестные
гиды…
Нас (меня и Сандерса) ввели в большую круглую комнату, стены и потолок которой
были покрыты зеркалами. Вокруг стен диваны, посредине комнаты круглое бархатное
возвышение – все это аляповатое, ужасающе грубое.
– Садитесь, господа, – загадочно ухмыляясь, сказал Габриэль, и сейчас же засуетился,
обращаясь к тучной женщине, на лице которой была написана целая книга былых
преступлений и порока. – Вот эти господа, мамарелла, очень желают видеть тарантеллу, им
нужно показать тарантеллу… Ах, да покажите же этим добрым господам вашу тарантеллу.
Это прекрасные и хорошие господа, и им надлежит посмотреть тарантеллу.
«Мамарелла» хлопнула в жирные ладони, и тотчас же шесть женщин выбежали из
боковых дверей.
Были они в том, «в чем», по русской поговорке, «мать родила», и даже еще меньше,
принимая во внимание, что какая-нибудь из них в свое время родилась в сорочке. Одним
словом, были они абсолютно, безусловно и радикально голы.
С заученными жестами дефилировала эта армия перед нами, а мы сидели с Сандерсом,
опечаленные этим обманом, оскорбленные в нашей скромности.
– Нравится? – спросила торжествующим тоном бесхитростная мамарелла.
Бедняге и в голову не могло прийти, что ее «тарантелла» могла в ком-нибудь не
вызвать одушевления.
– Гм, да… – смущенно сказал Сандерс. – Вещь забавноватая. Недурно, как говорится,
задумано. Женщины?
– Конечно. Вы же видите.
– Так, так… Гм… Не холодно?
Пансион мамареллы, привыкший к скотской разнузданности немцев и к шумному
поведению галантных французов – был изумлен нашей сдержанностью; все поглядывали на
нас с недоумением.
– Протанцуйте им, деточки, – скомандовала мамарелла. – Пусть посмотрят вашу
тарантеллу.
Она взяла в руки бубен, и шесть женщин закружились, заплясали; откормленные торсы