Page 370 - Рассказы

нахальные, только и помышляющие о том, как бы надуть бедного путешественника,
подсунув ему вместо асти – помои, заменив заказанное кушанье отвратительным месивом и
приписав к счету процентов пятьдесят.
Поэтому мы, являясь в ресторан, с места в карьер подчеркиваем – с кем им придется
иметь дело.
– Почему на скатерти пятно? – яростно кричит Крысаков, свирепо вращая глазами. –
Что? Где? Вот оно! Если вы вытираете сапоги скатертью, так можете сунуть ее в карман, а не
подсовывать нам!! Это что?? Это что?! Вода? А графин? Его когда мыли? Такие графины на
стол ставят?! Позвать метрдотеля! Хозяина сюда! Как же вы нас накормите, если у вас так
обращаются с гостями!! На ножах ржавчина! Ложки погнуты! Одна ножка стола короче
других!! А? Позовите сюда полицию… Мы консулу пожалуемся!!! Все ваше гнусное
заведение по косточкам разнесем!!!
Все обитатели ресторана мечутся около нас в паническом ужасе.
– Будет, – деловито говорит Мифасов. – Довольно. Теперь они подготовлены…
Мы сразу успокаивались.
И, действительно – после этого за нами ухаживали, как за принцами. Подавали лучшее
вино, прекрасное кушанье, и счет предъявлялся потом такой честный и скромный, что
всякий не отказался бы выдать за него собственную дочь.
– Хорошо ли поужинали, синьоры? Габриэль ждет вас – и лошадка его тоже ждет
добрых великодушных синьоров… Какие-то господа сейчас нанимали нас, но мы с
лошадкой отказались.
– Вы знаете, что? – дрожа от негодования, вскричал Мифасов. – Я думаю, что нам
придется из-за этого проклятого человека уехать из Неаполя раньше времени. Вы подумайте,
если он умрет с голоду, мы будем виновниками его смерти… Потому что он не пьет, не ест и
ездит за нами с утра до ночи. Он ничего не зарабатывает, не получает ни от нас, ни от других
пассажиров, которым он из-за нас отказывает! Что привязало его к нам? Какую несбыточную
мечту лелеет он, привязавшись к нам, как пиявка к бескровному железу. Постойте! Я ему
сейчас скажу все как следует!
– Не надо! Самое лучшее не обращать на него внимания… Представим себе, что его
нет.
Мы пошли дальше, весело беседуя, а Габриэль плелся за нами на своей лошаденке,
изредка окликая нас, льстя и заискивая.
С этого вечера мы стали прикидываться, что совершенно не замечаем его, не слышим
его голоса и не видим тела. Он вертелся около нас, предлагал, клянчил, а мы продолжали
начатую беседу и смотрели сквозь него, как сквозь оконное стекло, равнодушным,
неостанавливающимся взглядом.
Утром возник спор, ехать ли в Помпею и на Везувий или только в одну Помпею.
– На что нам Везувий? – говорил Сандерс. – Обыкновенная гора с дырой посредине. Ни
красоты, ни смысла. Тем более что она ведь и не дымится.
– Тогда, значит, и Траянову арку не нужно было смотреть: обыкновенная арка, с дырой
посредине и тоже не дымится.
– Это не то. Не можем же мы рассматривать все интересные предметы только с двух
сторон: дымятся они или не дымятся. А вулкан должен дымиться. Это его профессия. Если
же он этого не делает – не стоит и смотреть на лодыря.
– Господа! Кто за Везувий, – сказал Крысаков, – пусть подымет руки.
Было так жарко, что никто и не пошевелился. Даже сам Крысаков – поклонник
вулканов – помахал рукой, но поднять ее не имел силы.
Везувий провалился.
Гид, нанятый через контору гостиницы, повез нас в Помпею.
Конечно, почти всю дорогу за нами ехал Габриэль, взывая к нам, предлагая освободить
нас от гида и суля различные диковинные уголки в Помпее, о которых гид и не слыхивал.
Пустые угрюмые развалины Помпеи производят тягостное, хватающее за душу