Page 373 - Рассказы

Хорошо живется бездельничающему туристу. Сидит он, развалясь под тентом, а ему
играют неаполитанские канцонетты, пляшут перед ним, охлаждают пересохшее от жары
горло какой-то лимонной дрянью со льдом – и за все это лиры, лиры, лиры…
Тут же у ног пресмыкается продавец черепаховых изделий и кораллов.
Крысаков, осажденный продавцом, пробует притвориться глухим, но когда это не
помогает, прибегает к странному способу: он берет нитку кораллов, осматривает их и
пренебрежительно говорит:
– Ну, милый мой, какая же это черепаха!.. Ничего общего.
– Да это, синьор, не черепаха. Это кораллы.
– Что? Не слышу. Ты можешь мне клясться хоть отцом родным – я не поверю, что это
черепаха. Разве розовые черепахи бывают?
– Но это не черепаха! Я и не говорю, что это черепаха. Это кораллы.
– Что? Не слышу. А это что? Коралл? Почему же он в форме гребенки?.. Ты, братец,
изолгался; ну разве бывает коралл прозрачный, коричневого цвета. Это что-то среднее между
янтарем и агатом. Что? Не слышу!
Продавец орет Крысакову в самое ухо:
– Это и есть, господин, черепаха! Настоящий черепаховый гребень.
– Врешь, врешь! Он на коралл ни капельки не похож. Как не стыдно?! Господа, разве
это коралл?
– Конечно, не коралл, – в один голос поддерживаем мы.
– Ну, вот видишь. Ты уж думаешь, если мы иностранцы, русские, – так и ничего не
понимаем. У нас, братец, за такие штуки в полицию тянут. Ступайте, чужеземец.
Скрипки заливаются, солнце печет, винт оставляет сзади на чудесном лазурном зеркале
воды – длинную вспаханную борозду.
У «голубой пещеры» пароход останавливается. Туча лодок подлетает к пароходу,
лодочники разбирают пассажиров, и мы, улегшись на дно лодки, вползаем в пещеру.
За то, что пещера, действительно, голубая – с нас берет по лире главный лодочник,
берут простые лодочники и потом еще взыскивают в пользу какого-то акционерного
общества, которое эксплуатирует голубую пещеру.
Туристы нисколько не напоминают баранов, потому что баранов стригут два раза в год,
а туристов – каждый день.
Я не сказал о цели нашей поездки на Капри – мы ехали к Максиму Горькому.
Я бы мог многое рассказать об этом чудесном, интереснейшем человеке нашего
времени, об этой кристальной душе, узнав которую, нельзя не полюбить крепко и надолго; я
бы мог рассказать о его жизни, так непохожей теперь на печение булок в пекарне, о его
мастерском увлекательном разговоре, о детском смехе и везлобии, с которым он
рассказывает о попытках компатриотов в гороховых пальто залучить его на родину; бедные
гороховые пальто потратились на дорогу, приехали, организовали слежку, но все это было
так глупо устроено, что веселые итальянцы за животы хватались от смеху. Так ни с чем и
уехали компатриоты; разве что только русский престиж среди итальянцев подняли.
Я бы мог рассказать о той исключительной приветливости и радушии, с которыми мы
были встречены писателем…
Но, щадя его скромность, пропущу все это.
А вот нижеизложенное имеет некоторое отношение к этой книге…
Мы говорили о Неаполе.
– О, видите ли, – сказал Горький, – есть два Неаполя. Один Неаполь туристов: жадный,
плутоватый, испорченный и распутный; другой – просто Неаполь. Этот чудесен. И
неаполитанцы тоже бывают разные… К сожалению, иностранца встречают только отбросы,
специально живущие на счет туристов, обирающие их. Будьте уверены, что настоящий
неаполитанец с глубоким отвращением относится ко всем этим «тарантеллам», ко всему
тому, что специально создано для нездорового спроса форестьера. Нужно пожить между
итальянцами, чтобы узнать их. Они добры, великодушны, горячи и неизменно веселы. Я вам