Page 17 - Белая гвардия

и мертвую тишину вскрыли смех и смутные голоса. Василиса сказал Александру II:
— Извольте видеть: никогда покою нет…

Вверху стихло. Василиса зевнул, погладил мочальные усы, снял с окон плед и простыню,
зажег в гостиной, где тускло блестел граммофонный рупор, маленькую лампу. Через
десять минут полная тьма была в квартире. Василиса спал рядом с женой в сырой
спальне. Пахло мышами, плесенью, ворчливой сонной скукой. И вот, во сне, приехал
Лебiдь-Юрчик верхом на коне и какие-то Тушинские Воры с отмычками вскрыли тайник.
Червонный валет влез на стул, плюнул Василисе в усы и выстрелил в упор. В холодном
поту, с воплем вскочил Василиса и первое, что услыхал — мышь с семейством,
трудящуюся в столовой над кульком с сухарями, а затем уже необычайной нежности
гитарный звон через потолок и ковры, смех…
За потолком пропел необыкновенной мощности и страсти голос, и гитара пошла
маршем.
— Единственное средство — отказать от квартиры, — забарахтался в простынях
Василиса, — это же немыслимо. Ни днем, ни ночью нет покоя.
Идут и поют юнкераГвардейской школы!

— Хотя, впрочем, на случай чего… Оно верно, время-то теперь ужасное. Кого еще
пустишь, неизвестно, а тут офицеры, в случае чего — защита-то и есть… Брысь! —
крикнул Василиса на яростную мышь.

Гитара… гитара… гитара…

Четыре огня в столовой люстре. Знамена синего дыма. Кремовые шторы наглухо закрыли
застекленную веранду. Часов не слышно. На белизне скатерти свежие букеты тепличных
роз, три бутылки водки и германские узкие бутылки белых вин. Лафитные стаканы,
яблоки в сверкающих изломах ваз, ломтики лимона, крошки, крошки, чай…

На кресле скомканный лист юмористической газеты «Чертова кукла». Качается туман в
головах, то в сторону несет на золотой остров беспричинной радости, то бросает в
мутный вал тревоги. Глядят в тумане развязные слова:

Голым профилем на ежа не сядешь!
— Вот веселая сволочь… А пушки-то стихли. А-стра-умие, черт меня возьми! Водка,
водка и туман. Ар-ра-та-там! Гитара.
Арбуз не стоит печь на мыле,

Американцы победили.
Мышлаевский, где-то за завесой дыма, рассмеялся. Он пьян.

Игривы Брейтмана остроты,
И где же сенегальцев роты?

— Где же? В самом деле? Где же? — добивался мутный Мышлаевский.
Рожают овцы под брезентом,

Родзянко будет президентом.
— Но талантливы, мерзавцы, ничего не поделаешь!

Елена, которой не дали опомниться после отъезда Тальберга… от белого вина не
пропадает боль совсем, а только тупеет, Елена на председательском месте, на узком
конце стола, в кресле. На противоположном — Мышлаевский, мохнат, бел, в халате и
лицо в пятнах от водки и бешеной усталости. Глаза его в красных кольцах — стужа,
пережитый страх, водка, злоба. По длинным граням стола, с одной стороны Алексей и