Page 136 - Чевенгур

В кирпичном доме горела лампа, и восемь большевиков не спали, ожидая какой-нибудь
опасности. Чепурный пришел и сказал им:
— Надо, товарищи, что-нибудь самим думать — Прокофия теперь на вас нет… Город
стоит открытый, идей нигде не написано — кто и зачем тут живет, прохожим товарищам
будет неизвестно. То же и с полами — их надо вымыть, Жеев правильно заметил эту
разруху, а дома ветром продуть, а то идешь — и везде еще пахнет буржуазией… Надо нам,
товарищи, теперь думать, иначе зачем мы здесь, скажи пожалуйста!
Каждый чевенгурский большевик застыдился и старался думать. Кирей стал слушать
шум в своей голове и ожидать оттуда думы, пока у него от усердия и прилива крови не
закипела сера в ушах. Тогда Кирей подошел к Чепурному поближе и с тихой совестливостью
сообщил:
— Товарищ Чепурный, у меня от ума гной из ушей выходит, а дума никак…
Чепурный вместо думы дал другое прямое поручение Кирею:
— Ты ступай и ходи кругом города — не слыхать ли чего: может, там кто-нибудь
бродит, может, так стоит и боится. Ты его сразу не кончай, а тащи живым сюда — мы его тут
проверим.
— Это я могу, — согласился Кирей, — ночь велика, весь город выволокут в степь, пока
мы думаем…
— Так оно и будет, — забеспокоился Чепурный. — А без города нам с тобой не жизнь,
а опять одна идея и война.
Кирей пошел на воздух сторожить коммунизм, а остальные большевики сидели, думали
и слышали, как сосет фитиль керосин в лампе. Настолько же тихо было снаружи — в гулкой
пустоте ночного мрака и завоеванного имущества долго раздавались бредущие умолкающие
шаги Кирея.
Один Жеев сидел не зря — он выдумал символ, слышанный однажды на военном
митинге в боевой степи. Жеев сказал, чтобы дали ему чистой материи и он напишет то, от
чего прохожие пролетарии обрадуются и не минуют Чевенгура. Чепурный сам пошел в
бывший дом буржуя и принес оттуда чистое полотно. Жеев расправил полотно против света
и одобрил его.
— Жалко, — сказал Жеев про полотно. — Сколько тут усердия и чистых женских рук
положено. Хорошо бы и большевицким бабам научиться делать такое ласковое добро.
Жеев лег на живот и начал рисовать на полотне буквы печным углем. Все стояли
вокруг Жеева и сочувствовали ему, потому что Жеев сразу должен выразить революцию,
чтобы всем полегчало.
И Жеев, торопимый общим терпением, усердно пробираясь сквозь собственную
память, написал символ Чевенгура:
«Товарищи бедные. Вы сделали всякое удобство и вещь на свете, а теперь разрушили и
желаете лучшего — друг друга. Ради того в Чевенгуре приобретаются товарищи с прохожих
дорог».
Чепурный одобрил символ первым.
— Верно, — сказал он, — и я то же чувствовал: имущество ведь одна только текущая
польза, а товарищи — необходимость, без них ничего не победишь и сам стервой станешь.
И все восемь человек понесли полотно сквозь пустой город — вешать на шест близ
битой дороги, где могут появиться люди. Чепурный работать не торопился — он боялся, что
все лягут спать, а он один останется тосковать и тревожиться в эту вторую
коммунистическую ночь; среди товарищей его душа расточалась суетой, и от такого расхода
внутренних сил было менее страшно. Когда нашли и приладили два места, то подул
полуночный ветер — это обрадовало Чепурного: раз буржуев нет, а ветер дует по-прежнему
и шесты качаются, значит, буржуазия окончательно не природная сила.
Кирей должен беспрерывно ходить вокруг города, но его не было слышно, и восемь
большевиков стояли, обдуваемые ночным ветром, слушали шум в степи и не расставались,
чтобы сторожить друг друга от резкой ночной опасности, которая могла внезапно раздаться