Page 206 - Чевенгур

— Как же себе? А тебя я угощал вчера, иль ты мало в стакан клал, не раскушал?
Хочешь, я тебе сейчас в ложке принесу?
Дванов варенья не захотел, он спешил найти Копенкина, чтобы быть с ним в его
грустное время.
— Саша! — крикнул Прокофий вслед. — Ты погляди на воробьев, они мечутся в этой
среде, как тучные мухи!
Дванов не услышал, и Прокофий возвратился в комнату своего семейства, где летали
мухи, а в окно он видел птиц над Чевенгуром. «Все едино, — решил он про мух и птиц. —
Съезжу в буржуазию на пролетке, привезу две бочки варенья на весь коммунизм, пускай
прочие чаю напьются и полежат под птичьим небом, как в горнице».
Оглядев еще раз небеса, Прокофий сосчитал, что небо покрывает более громадное
имущество, чем потолок, весь Чевенгур стоял под небом как мебель одной горницы в
семействе прочих. И вдруг — прочие стронутся в свой путь, Чепурный умрет, а Чевенгур
достанется Сашке? Здесь Прокофий заметил, что он прогадал, ему надо теперь же признать
Чевенгур семейной горницей, чтобы стать в ней старшим братом и наследником всей мебели
под чистым небом. Даже если осмотреть одних воробьев, и то они жирнее мух и их в
Чевенгуре гуще. Прокофий оценочным взором обследовал свою квартиру и решил
променять ее для выгоды на город.
— Клавдюш, а Клавдюш! — крикнул он жену. — Чего-то мне захотелось тебе нашу
мебель подарить!
— А чего ж! Подари, — сказала Клавдюша. — Я ее, пока грязи нет, к тетке бы свезла!
— Вези загодя, — согласился Прокофий. — Только и сама там погости, пока я
Чевенгур сполна не получу.
Клавдюша понимала, что ей вещи необходимы, но не соображала, зачем Прокофию
нужно остаться одному для получения города, когда он и так ему почти что полагается, и
спросила об этом.
— Ты политической подкладки не имеешь, — ответил ей супруг. — Если я с тобой
начну город получать, то ясно, подарю его одной тебе.
— Подари мне его, Прош, я за ним на подводах из губернии приеду!
— Обожди спешить без ордера!.. А почему я тебе подарю? Потому что, скажут люди,
он спит с ней, а не с нами, он с ней свое тело меняет, стало быть, и города ей не пожалеет…
А когда тебя не будет, то все узнают, что я города себе не беру…
— Как не берешь? — обиделась Клавдюша. — Кому ж ты его оставляешь?
— Эх ты, бюро жизни! Ты слушай мою формулировку! Зачем же мне город, когда у
меня нету семейства и все тело цело? А когда город заберу, то я его эвакуирую и тебя вызову
депешей из другого пункта населения!.. Собирайся пока, я пойду город опишу…
Прокофий взял бланк ревкома из сундука и пошел списывать свое будущее имущество.
Солнце, по своему усердию, работало на небе ради земной теплоты, но труд в
Чевенгуре уменьшился. Кирей лежал в сенях на куче травы с женой Грушей и придерживал
ее при себе в дремлющем отдыхе.
— Ты чего, товарищ, подарков не даешь в коммунизм? — спросил Кирея Прокофий,
когда пришел туда для описи инвентаря.
Кирей пробудился, а Груша, наоборот, закрыла глаза от срама брака.
— А чего мне коммунизм? У меня Груша теперь товарищ, я ей не поспеваю работать, у
меня теперь такой расход жизни, что пишу не поспеваешь добывать…
После Прокофия Кирей приник к Груше пониже горла и понюхал оттуда хранящуюся
жизнь и слабый запах глубокого тепла. В любое время желания счастья Кирей мог и
Грушино тепло, и ее скопившееся тело получить внутрь своего туловища и почувствовать
затем покой смысла жизни. Кто иной подарил бы ему то, чего не жалела Груша, и что мог
пожалеть для нее Кирей? Наоборот, его всегда теперь мучила совестливая забота о том, что
он недодает Груше пищи и задерживает ее экипировку платьем. Себя Кирей уже не считал
дорогим человеком, потому что самые лучшие, самые скрытые и нежные части его тела