Page 43 - Чевенгур
P. 43

вздохнул:
                     — Ну и держава!
                     — Что, — спросил Дванов, — бога не держит?
                     — Нет, — просто сознался бог. — Очами видят, руками щупают, а не верят. А солнце
               признают,  хоть  и  не  доставали  его  лично.  Пущай  тоскуют  до  корней,  покуда  кора  не
               заголится.
                     У хаты Поганкина бог оставил Дванова и без прощания повернулся назад.
                     Дванов не отпустил его:
                     — Постой, что ж ты теперь думаешь делать?
                     Бог сумрачно глянул в деревенское пространство, где он был одиноким человеком.
                     — Вот объявлю в одну ночь отъем земли, тогда с испугу и поверят.
                     Бог духовно сосредоточился и молчал минуту.
                     — А в другую ночь раздам обратно — и большевистская слава по чину будет моей.
                     Дванов  проводил  бога  глазами  без  всякого  осуждения.  Бог  уходил,  не  выбирая
               дороги, — без шапки, в одном пиджаке и босой; пищей его была глина, а надеждой — мечта.
                     Поганкин  встретил  Дванова  неласково  —  он  скучал  от  бедности.  Дети  его  за  годы
               голода постарели и, как большие, думали только о добыче хлеба. Две девочки походили уже
               на  баб:  они  носили  длинные  материны  юбки,  кофты,  имели  шпильки  в  волосах  и
               сплетничали.  Странно  было  видеть маленьких  умных  озабоченных  женщин,  действующих
               вполне  целесообразно,  но  еще  не  имеющих  чувства  размножения.  Это  упущение  делало
               девочек в глазах Дванова какими-то тягостными, стыдными существами.
                     Когда  смерклось,  двенадцатилетняя  Варя  умело  сварила  похлебку  из  картофельных
               шкурок и ложки пшена.
                     — Папашка, слезай ужинать! — позвала Варя. — Мамка, кликни ребят на дворе: чего
               они стынут там, шуты синие!
                     Дванов застеснялся: что из этой Вари дальше будет?
                     — А  ты  отвернись, —  обратилась  Варя  к  Дванову. —  На  всех  вас  не  наготовишься:
               своих куча!
                     Варя  подоткнула  волосы  и  оправила  кофту  и  юбку,  как  будто  под  ними  было  что
               неприличное.
                     Пришли  два  мальчика  —  сопливые,  привыкшие  к  голоду  и  все-таки  счастливые  от
               детства. Они не знали, что происходит революция, и считали картофельные шкурки вечной
               едой.
                     — Я вам скоко раз наказывала раньше приходить! — закричала Варя на братьев. — У,
               идолы кромешные! Сейчас же снимайте одежду — негде ее брать!
                     Мальчики  скинули  свои  ветхие  овчинки,  но  под  овчинками  не  было  ни  штанов,  ни
               рубашек. Тогда они голые залезли на лавку у стола и сели на корточки. Наверное, к такому
               сбережению одежды дети были приучены сестрой. Варя собрала овчинные гуни в одно место
               и начала раздавать ложки.
                     — За папашкой следите — чаще не хватайте! — приказала Варя братьям порядок еды, а
               сама села в уголок и подперла щеку ладошей: ведь хозяйки едят после.
                     Мальчики  зорко  наблюдали  за  отцом:  как  он  вынет  ложку  из  чашки,  так  они  враз
               совались туда и моментально глотали похлебку. Потом опять дежурили с пустыми ложками
               — ожидая отца.
                     — Я вас, я вас! — грозилась Варя, когда ее братья норовили залезть ложками в чашку
               одновременно с отцом.
                     — Варька, отец гущу одну таскает — не вели ему! — сказал один мальчик, приученный
               сестрой к твердой справедливости.
                     Сам Поганкин тоже побаивался Варю, потому что стал таскать ложки пожиже.
                     За  окном,  на  небе,  непохожем  на  землю,  зрели  влекущие  звезды.  Дванов  нашел
               Полярную звезду и подумал, сколько времени ей приходится терпеть свое существование;
               ему тоже надо еще долго терпеть.
   38   39   40   41   42   43   44   45   46   47   48