Page 49 - Чевенгур
P. 49

Соня отступилась от них. Перед ней стоял Саша, обросший, грязный и печальный.
                     Мрачинский  глядел  на  Софью  Александровну  снисходительно:  ее  жалкое  тело  не
               стоило его внимания и усилий.
                     — С вами еще есть кто-нибудь? — спросила Соня, не чувствуя пока своего счастья. —
               Зовите, Саш, своих товарищей, у меня есть сахар, и вы будете чай пить.
                     Дванов кликнул с крыльца и вернулся. Пришел Никита и еще один человек — малого
               роста, худой и с глазами без внимательности в них, хотя он уже на пороге увидел женщину и
               сразу почувствовал влечение к ней — не ради обладания, а для защиты угнетенной женской
               слабости. Звали его Степан Копенкин.
                     Копенкин  всем  поклонился,  с  напряженным  достоинством  опустив  свою  голову,  и
               предложил Соне конфетку-барбариску, которую он возил месяца два в кармане неизвестно
               для кого.
                     — Никита, —  сказал  Копенкин  редко  говорящим,  угрожающим  голосом. —  Свари
               кипятку на кухне, проведи эту операцию с Петрушей. Пошукай у себя меду
                     — ты всякую дрянь грабишь: судить я тебя буду в тылу, гаду такую!
                     — Откуда вы знаете, что сторожа зовут Петром? — с робостью и удивлением спросила
               Соня.
                     Копенкин привстал от искреннего уважения:
                     — Я его, товарищ, лично арестовал в имении Бушинского за сопротивление ревнароду
               при уничтожении отъявленного имущества!
                     Дванов обратился к испуганной этими людьми Соне:
                     — Ты знаешь, это кто? Он командир полевых большевиков, он меня спас от убийства
               вон тем человеком! — Дванов показал на Мрачинского. — Тот человек говорит об анархии,
               а сам боялся продолжения моей жизни.
                     Дванов смеялся, он не огорчался на прошлое.
                     — Такую  сволочь  я  терплю  до  первого  сражения, —  заявил  Копенкин  про
               Мрачинского. — Понимаете, Сашу Дванова я застал голым, раненым на одном хуторе, где
               этот  сыч  с отрядом  кур  воровал!  Оказывается, они  ищут  безвластия!  Чего? —  спрашиваю
               я. —  Анархии,  говорят.  Ах,  чума  вас  возьми:  все  будут  без  власти,  а  они  с  винтовками!
               Сплошь  —  чушь!  У  меня  было  пять  человек,  а  у  них  тридцать:  и  то  я  их  взял.  Они  же
               подворные воры, а не воины! Оставил в плену  его и Никитку, а остальных распустил  под
               честное  слово о  трудолюбии.  Вот  погляжу,  как  он  кинется  на  бандитов, —  так  ли,  как на
               Сашу, иль потише. Тогда я его сложу и вычту.
                     Мрачинский  чистил  щепочкой  ногти.  Он  хранил  скромность  несправедливо
               побежденного.
                     — А  где  же  остальные  члены  войска  товарища  Копенкина? —  спросила  Соня  у
               Дванова.
                     — Их Копенкин отпустил к женам на двое суток, он считает, что военные поражения
               происходят от потери солдатами жен. Он хочет завести семейные армии.
                     Никита  принес  мед  в  пивной  бутылке,  а  сторож  —  самовар.  Мед  пах  керосином,  но
               все-таки его съели начисто.
                     — Механик, сукин сын! — осердился Копенкин на Никиту. — Мед в бутылку ворует:
               ты больше его мимо пролил. Не мог корчажку найти!
                     И вдруг Копенкин воодушевленно переменился. Он поднял чашку с чаем и сказал всем:
                     — Товарищи!  Давайте  выпьем  напоследок,  чтобы  набраться  силы  для  защиты  всех
               младенцев на земле и в память прекрасной девушки Розы Люксембург! Я клянусь, что моя
               рука положит на ее могилу всех ее убийц и мучителей!
                     — Отлично! — сказал Мрачинский.
                     — Всех угробим! — поддакнул Никита и перелил стакан в блюдце. — Женщин ранить
               до смерти недопустимо.
                     Соня сидела в испуге.
                     Чай  был  выпит.  Копенкин  перевернул  чашку  вверх  дном  и  стукнул  по  ней  пальцем.
   44   45   46   47   48   49   50   51   52   53   54