Page 72 - Чевенгур
P. 72

дети в ночном лесу: их страх делится пополам со сбывающимся любопытством.
                     Дванов крикнул:
                     — Товарищ Пашинцев!.. Кто тут есть?
                     Никого, и трава без ветра молчит, а день уже меркнет.
                     — Товарищ Пашинцев!
                     — Э! — отдаленно и огромно раздалось из сырых звучных недр земли.
                     — Выйди сюда, односельчанин! — громко приказал Копенкин.
                     — Э! — мрачно и гулко отозвалось из утробы подвала. Но в этом звуке не слышалось
               ни страха, ни желания выйти. Отвечавший, вероятно, откликался лежа.
                     Копенкин и Дванов подождали, а потом рассердились.
                     — Да выходи, тебе говорят! — зашумел Копенкин.
                     — Не хочу, — медленно отвечал неизвестный человек. — Ступай в центральный дом
               — там хлеб и самогон на кухне.
                     Копенкин слез с коня и погремел саблей о дверь.
                     — Выходи — гранату метну!
                     Тот человек помолчал — может быть, с интересом ожидая гранаты и того, что потом
               получится. Но затем ответил:
                     — Бросай,  шкода.  У  меня  тут  их  целый  склад:  сам  от  детонации  обратно  в  мать
               полезешь!
                     И опять замолк. У Копенкина не было гранаты.
                     — Да бросай же, гада! — с покоем в голосе попросил неведомый из своей глубины. —
               Дай мне свою артиллерию проверить: должно, мои бомбы заржавели и отмокли — ни за что
               не взорвутся, дьяволы!
                     — Во-о! —  странно  промолвил  Копенкин. —  Ну,  тогда  выйди  и  прими  пакет  от
               товарища Троцкого.
                     Человек помолчал и подумал.
                     — Да какой он мне товарищ, раз надо всеми командует! Мне коменданты революции
               не товарищи. Ты лучше брось бомбу — дай поинтересоваться!
                     Копенкин выбил ногою вросший в почву кирпич и с маху бросил его в дверь. Дверь
               взвыла железом и снова осталась в покое.
                     — Не разорвалась, идол, в ней вещество окоченело! — определил Копенкин порок.
                     — И мои молчат! — серьезно ответил неизвестный человек.
                     — Да ты шайбу-то спустил? Дай я марку выйду погляжу.
                     Зазвучало  мерное  колыхание  металла  —  кто-то  шел,  действительно,  железной
               поступью.  Копенкин  ожидал  его  с  вложенной  саблей  —  любопытство  в  нем  одолело
               осторожность. Дванов не слез со своего рысака.
                     Неведомый гремел уже близко, но не ускорял постепенного шага, очевидно, одолевая
               тяжесть своих сил.
                     Дверь открылась сразу — она не была замкнута.
                     Копенкин  затих  от  зрелища  и  отступил  на  два  шага  —  он  ожидал  ужаса  или
               мгновенной разгадки, но человек уже объявился, а свою загадочность сохранил.
                     Из  разверзшейся  двери  выступил  небольшой  человек,  весь  запакованный  в  латы  и
               панцирь,  в  шлеме  и  с  тяжким  мечом,  обутый  в  мощные  металлические  сапоги  —  с
               голенищами, сочлененными каждое из трех бронзовых труб, давившими траву до смерти.
                     Лицо человека — особенно лоб и подбородок — было защищено отворотами каски, а
               сверх  всего  имелась  опущенная  решетка.  Все  вместе  защищало  воина  от  любых  ударов
               противника.
                     Но сам человек был мал ростом и не особо страшен.
                     — Где твоя граната? — хрипло и тонко спросил представший,
                     — голос его гулко гремел только издали, отражаясь на металлических вещах и пустоте
               его жилища, а в натуре оказался жалким звуком.
                     — Ах ты, гадина! — без злобы, но и без уважения воскликнул Копенкин, пристально
   67   68   69   70   71   72   73   74   75   76   77