Page 74 - Чевенгур
P. 74

чувствовать дружелюбного человека. — Живи тут. Ешь, пей, я яблок пять кадушек намочил,
               два мешка махорки насушил. Будем меж деревами друзьями жить, на траве песни петь.
                     Так брось пахать и сеять, жать, Пускай вся почва родит самосевом.
                     А ты ж живи и веселись  — Не дважды кряду происходит жизнь, Со всей коммуною
               святой За руки честные возьмись И громко грянь на ухи всем:
                     Довольно грустно бедовать, Пора нам всем великолепно жировать.
                     Долой земные бедные труды, Земля задаром даст нам пропитанье.
                     В дверь постучал кто-то ровным хозяйским стуком.
                     — Э! — отозвался Пашинцев, уже испаривший из себя самогон и поэтому замолкший.
                     — Максим Степаныч, — раздалось снаружи, — дозволь на оглоблю жердину в опушке
               сыскать: хряпнула на полпути, хоть зимуй у тебя.
                     — Нельзя, — отказал Пашинцев. — До каких пор я буду приучать вас? Я же вывесил
               приказ на амбаре:  земля  —  самодельная и, стало быть, ничья. Если б ты без спросу брал,
               тогда б я тебе позволил…
                     Человек снаружи похрипел от радости.
                     — Ну, тогда спасибо. Жердь я не трону — раз она прошеная, я что-нибудь иное себе
               подарю.
                     Пашинцев свободно сказал:
                     — Никогда не спрашивай, рабская психология, а дари себе все сам. Родился-то ты не от
               своей силы, а даром — и живи без счета.
                     — Это — точно, Максим Степаныч, — совершенно серьезно подтвердил проситель за
               дверью. — Что самовольно схватишь, тем и жив. Если б не именье
                     — полсела  бы  у  нас  померло.  Пятый  год  добро  отсюда  возим:  большевики  люди
               справедливые! Спасибо тебе, Максим Степанович.
                     Пашинцев сразу рассердился:
                     — Опять ты — спасибо! Ничего не бери, серый черт!
                     — Эт  к  чему  же,  Максим  Степаныч?  За  что  ж  я  тогда  три  года  на  позиции  кровь
               проливал? Мы с кумом на паре за чугунным чаном приехали, а ты говоришь — не смей…
                     — Вот отечество! — сказал Пашинцев себе и Копенкину, а потом обратился к двери: —
               Так ведь ты за оглоблей приехал? Теперь говоришь — чан!
                     Проситель не удивился.
                     — Да  хуть  что-нибудь…  Иной  раз  курицу  одну  везешь,  а  глядь  —  на  дороге  вал
               железный лежит, а один не осилишь, так он по-хамски и валяется. Оттого и в хозяйстве у нас
               везде разруха…
                     — Раз  ты  на  паре, —  кончил  разговор  Пашинцев, —  то  увези  бабью  ногу  из  белых
               столбов… В хозяйстве ей место найдется.
                     — Можно, —  удовлетворился  проситель. —  Мы  ее  буксиром  спрохвала  потащим  —
               кафель из нее колоть будем.
                     Проситель  ушел  предварительно  осматривать  колонну  —  для  более  сподручного
               похищения ее.
                     В  начале  ночи  Дванов  предложил  Пашинцеву  устроить  лучше  —  не  имение
               перетаскивать в деревню, а деревню переселить в имение.
                     — Труда меньше, — говорил Дванов. — К тому же имение на высоком месте стоит —
               здесь земля урожайней.
                     Пашинцев на это никак не согласился.
                     — Сюда с весны вся губернская босота сходится — самый чистый пролетариат. Куда ж
               им тогда деваться? Нет, я здесь кулацкого засилья не допущу! Народу ко мне ходит тысячи
               вся нищета в моей коммуне радуется: народу же кроме нет легкого пристанища. В деревне
               —  за  ним  Советы  наблюдают,  комиссары-стражники  людей  сторожат,  упродком  хлеб  в
               животе ищет, а ко мне никто из казенных не покажется…
                     — Боятся  тебя, —  заключил  Копенкин, —  ты  же  весь  в  железе  ходишь,  спишь  на
               бомбе…
   69   70   71   72   73   74   75   76   77   78   79