Page 93 - Чевенгур

— Распопов! Наблюдатель! К вам обращается инспектор пожарной охраны. Есть там
кто на вышке?
На крыше была чистая тишина.
— Распопов!
Инспектор отчаялся и сам полез на крышу.
Ночь тихо шумела молодыми листьями, воздухом и скребущимся ростом трав в почве.
Дванов закрывал глаза, и ему казалось, что где-то ровно и длительно ноет вода, уходящая в
подземную воронку. Председатель Чевенгурского уисполкома затягивал носом табак и
норовил чихнуть. Собрание чего-то утихло: наверно, там думали.
— Сколько звезд интересных на небе, — сказал он, — но нет к ним никаких
сообщений.
Инспектор пожарной охраны привел с крыши дежурного наблюдателя. Тот шел на
расправу покорными ногами, уже остывшими ото сна.
— Пойдете на месяц на принудительные работы, — хладнокровно сказал инспектор.
— Поведут, так пойду, — согласился виновный. — Мне безразлично: паек там
одинаковый, а работают по кодексу.
Гопнер поднялся уходить домой — у него был недуг во всем теле. Чевенгурский
председатель последний раз понюхал табаку и откровенно заявил:
— Эх, ребята, хорошо сейчас в Чевенгуре!
Дванов заскучал о Копенкине, о далеком товарище, где-то бодрствовавшем в темноте
степей.
Копенкин стоял в этот час на крыльце Черновского сельсовета и тихо шептал стих о
Розе, который он сам сочинил в текущие дни. Над ним висели звезды, готовые капнуть на
голову, а за последним плетнем околицы простиралась социалистическая земля
— родина будущих, неизвестных народов. Пролетарская Сила и рысак Дванова
равномерно жевали сено, надеясь во всем остальном на храбрость и разум человека.
Дванов тоже встал и протянул руку председателю Чевенгура:
— Как ваша фамилия?
Человек из Чевенгура не мог сразу опомниться от волнующих его собственных мыслей.
— Поедем, товарищ, работать ко мне, — сказал он. — Эх, хорошо сейчас у нас в
Чевенгуре!.. На небе луна, а под нею громадный трудовой район — и весь в коммунизме, как
рыба в озере! Одного у нас нету: славы…
Гопнер живо остановил хвастуна:
— Какая луна, будь ты проклят? Неделю назад ей последняя четверть была…
— Это я от увлечения сказал, — сознался чевенгурец. — У нас без луны еще лучше. У
нас лампы горят с абажурами.
Три человека тронулись вместе по улице — под озабоченные восклицания каких-то
птичек в палисадниках, почуявших свет на востоке. Бывает хорошо изредка пропускать ночи
без сна — в них открывалась Дванову невидимая половина прохладного безветренного мира.
Дванову понравилось слово Чевенгур. Оно походило на влекущий гул неизвестной
страны, хотя Дванов и ранее слышал про этот небольшой уезд. Узнав, что чевенгурец поедет
через Калитву, Дванов попросил его навестить в Черновке Копенкина и сказать ему, чтобы
он не ждал его, Дванова, а ехал бы дальше своей дорогой. Дванов хотел снова учиться и
кончить политехникум.
— Заехать не трудно, — согласился чевенгурец. — После коммунизма мне интересно
поглядеть на разрозненных людей.
— Болтает черт его знает что! — возмутился Гопнер. — Везде разруха, а у него одного
— свет под абажуром.
Дванов прислонил бумагу к забору и написал Копенкину письмо.
«Дорогой товарищ Копенкин! Ничего особенного нет. Политика теперь другая, но
правильная. Отдай моего рысака любому бедняку, а сам поезжай…»
Дванов остановился: куда мог поехать и надолго поместиться Копенкин?